Сказка № 98 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Жил да был мужик, прижил двух сыновей и помер. Задумали братья жениться: старший взял бедную, младший — богатую; а живут вместе, не делятся.
Вот начали жены их меж собой ссориться да вздорить; одна говорит:
Я за старшим братом замужем; мой верх должн быть!
А другая:
Нет, мой верх! Я богаче тебя!
Братья смотрели, смотрели, видят, что жены не ладят, разделили отцовское добро поровну и разошлись.
У старшего брата что ни год, то дети рожаются, а хозяйство все плоше да хуже идет; до того дошло, что совсем разорился. Пока хлеб да деньги были — на детей глядя, радовался, а как обеднял — и детям не рад! Пошел к меньшому брату:
Помоги-де в бедности!
Тот наотрез отказал:
Живи, как сам знаешь! У меня свои дети подрастают.
Вот немного погодя опять пришел бедный к богатому.
Одолжи, — просит, — хоть на один день лошади; пахать не на чем!
Сходи на поле и возьми на один день; да смотри — не замучь!
Бедный пришел на поле и видит, что какие-то люди на братниных лошадях землю пашут.
Стой! — закричал. — Сказывайте, что вы за люди?
А ты что за спрос?
Да то, что эти лошади моего брата!
А разве не видишь ты, — отозвался один из пахарей, — что я — Счастье твоего брата; он пьет, гуляет, ничего не знает, а мы на него работаем.
Куда же мое Счастье девалось?
А твое Счастье вон там-то под кустом в красной рубашке лежит, ни днем, ни ночью ничего не делает, только спит!
«Ладно, — думает мужик, — доберусь я до тебя».
Пошел, вырезал толстую палку, подкрался к своему Счастью и вытянул его по боку изо всей силы. Счастье проснулось и спрашивает:
Что ты дерешься?
Еще не так прибью! Люди добрые землю пашут, а ты без просыпу спишь!
А ты небось хочешь, чтоб я на тебя пахал? И не думай!
Что ж? Все будешь под кустом лежать? Ведь этак мне умирать с голоду придется!
Ну, коли хочешь, чтоб я тебе помочь делал, так ты брось крестьянское дело да займись торговлею. Я к вашей работе совсем непривычен, а купеческие дела всякие знаю.
Займись торговлею!.. Да было бы на что! Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться.
Ну хоть сними с своей бабы старый сарафан да продай; на те деньги купи новый — и тот продай! А уж я стану тебе помогать: ни на шаг прочь не отойду!
Хорошо!
Поутру говорит бедняк своей жене:
Ну, жена, собирайся, пойдем в город.
Зачем?
Хочу в мещане приписаться, торговать зачну.
С ума, что ли, спятил? Детей кормить нечем, а он в город норовит!
Не твое дело! Укладывай все имение, забирай детишек, и пойдем.
Вот и собрались. Помолились богу, стали наглухо запирать свою избушку и послышали, что кто-то горько плачет в избе. Хозяин спрашивает:
Кто там плачет?
Это я — Горе!
О чем же ты плачешь?
Да как же мне не плакать? Сам ты уезжаешь, а меня здесь покидаешь.
Нет, милое! Я тебя с собой возьму, а здесь не покину. Эй жена! — говорит. — Выкидывай из сундука свою поклажу.
Жена опорожнила сундук.
Ну-ка, Горе, полезай в сундук!
Горе влезло; он его запер тремя замками; зарыл сундук в землю и говорит:
Пропадай ты, проклятое! Чтоб век с тобой не знаться!
Приходит бедный с женой и с детьми в город, нанял себе квартиру и начал торговать: взял старый женин сарафан, понес на базар и продал за рубль; на те деньги купил новый сарафан и продал его за два рубля. И вот таким-то счастливым торгом, что за всякую вещь двойную цену получал, разбогател он в самое короткое время и записался в купцы.
Услыхал про то младший брат, приезжает к нему в гости и спрашивает:
Скажи, пожалуй, как это ты ухитрился — из нищеты богачом стал?
Да просто, — отвечает купец, — я свое Горе в сундук запер да в землю зарыл.
В каком месте?
В деревне, на старом дворе.
Младший брат чуть не плачет от зависти; поехал сейчас на деревню, вырыл сундук и выпустил оттуда Горе.
Ступай, — говорит, — к моему брату, разори его до последней нитки!
Нет! — отвечает Горе. — Я лучше к тебе пристану, а к нему не пойду; ты — добрый человек, ты меня на свет выпустил! А тот лиходей — в землю упрятал!
Немного прошло времени — разорился завистливый брат и из богатого мужика сделался голым бедняком. | |
Сказка № 97 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жил старик со старухой. Вот старуха на старика всегда бранится, что ни день — то помелом, то рогачом отваляет его; старику от старухи житья вовсе нет. И пошел он в поле, взял с собою тенёты и поставил их. И поймал он журавля и говорит ему: «Будь мне сыном! Я тебя отнесу своей старухе, авось она не будет теперь на меня ворчать». Журавль ему отвечает: «Батюшка! Пойдём со мною в дом».
Вот он и пошел к нему в дом. Пришли; журавль взял со стены сумку и говорит: «двое из сумы!» Вот сейчас вылезли из сумы два молодца, стали становить столы дубовые, стлать скатерти шелковые, подавать ествы и питья разные. Старик видит такую сладость, что сроду никогда не видывал, и обрадовался оченно.
Журавль и говорил ему: «Возьми эту суму себе и неси своей старухе». Вот он взял и пошел; шел путем дальним и зашел к куме ночевать; у кумы было три дочери. Собрали ему поужинать чем бог послал. Он ест — не ест и говорит куме: «Плоха твоя еда!» — «Какая есть, батюшка!» — отвечала кума. Вот он и говорит: «Собери свою еду-то»; а которая была у него сума, той говорит, как приказывал ему журавль: двое из сумы! В ту же минуту двое из сумы вылезли, зачали становить столы дубовые, стлать скатерти шелковые, подавать ествы и питья разные.
Кума с дочерьми своими удивилась, задумала унесть у старика эту суму и говорит дочерям: «Подите истопите баньку; может, куманёк попарится в баньке-то». Вот только он вышел в баню-то, а кума сейчас приказала своим дочерям сшить точно такую же суму, какая у старика; они сшили и положили свою суму старику, а его суму себе взяли. Старик вышел из бани, взял обмененную суму и весело пошел в дом свой к старухе; приходит ко двору и кричит громим голосом: «Старуха, старуха! Встречай меня с журавлём-сыном». Старуха глядит на него быстро и ворчит промеж себя: «Поди-ты, старый кобель! Я тебя отвалю рогачом». А старик свои слова говорит: «Старуха! Встречай меня с журавлём-сыном». Вошел в избу старик, повесил суму на крючок и кричит: двое из сумы! Из сумы нет никого. Вот он в другой раз: двое из сумы! Из сумы опять нет никого. Старуха видит, что он говорит бог знает что, ухватила помело мокро и ну старика гвоздить.
Старик испугался, заплакал и пошел опять в поле. Отколь ни взялся прежний журавль, видит его несчастье и говорит: «Пойдем, батюшка, опять ко мне в дом». Вот он и пошел. У журавля опять сума висит такая же. Двое из сумы! — сказал журавль. Двое из сумы вылезли и поставили такой же обед, как и прежние. «Возьми себе эту суму», — говорит журавль старику. Вот он взял суму и пошел: шел, шел по дороге, и захотелось ему поесть, и говорит он, как приказывал журавль: двое из сумы! Двое из сумы вылезли — и начали его бить, приговаривая: «Не заходи к куме, не парься в бане!» — и до тех пор били старика, пока он не выговорил кое-как: двое в суму! Как только изговорил эти слова, двое в суму и спрятались.
Вот старик взял суму и пошел; пришел к той же куме, повесил суму на крючок и говорит куме: «Истопи мне баньку». Она истопила. Старик пошел в баню: парится — не парится, только время проводит. Кума созвала своих дочерей, усадила за стол — захотелось ей поесть — и говорит: двое из сумы! Двое из сумы вылезли с большими колдашами и ну куму бить, приговаривая: «Отдай старикову суму!» Били, били... вот она и говорит большой дочери: «Поди, кликни к&ма из бани; скажи, что двое совсем меня прибили». — «Я еще не испарился», — отвечает старик. А они всё больше ее бьют, приговаривая: «Отдай старикову суму!» Вот кума послала другую дочь: «Скорее вели куманьку идти в избу». Он отвечает: «Я еще голову не мыл». Она и третью посылает. «Я еще не купался», говорит старик. Терпенья нет куме! Велела принесть украденную суму. Вот старик вышел из бани, увидал свою прежнюю суму и говорит: двое в суму! Двое в суму с колдашами и ушли.
Вот старик взял обе сумы — и сердиту и хорошу — и пошел домой. Подходит ко двору и кричит старухе: «Встречай меня с журавлём-сыном». Она на него быстро глядит: «Поди-ка ты домой-то, я тебя отваляю!» Взошел в избу старик, зовет старуху: «Садись за стол» — и говорит: двое из сумы!
Двое из сумы вылезли, настановили и пить и есть. Старуха наелась-напилась и похвалила старика: «Ну, старик, я теперь бить тебя не стану». Старик, наевшись, вышел на двор, хорошую суму вынес в клеть, а сердитую повесил на крючок; а сам по двору ходит — не ходит, только время проводит.
Захотелось старухе еще выпить, и говорит она стариковы слова: двое из сумы! Вот вылезли двое из сумы с большими колдашами и начали бить старуху; до тех пор били, что у ней мочи не стало! Кличет старика: «Старик, старик! Поди в избу, меня двое прибили!» А он ходит — не ходит, только посмеивается да поговаривает: «Они тебе зададут!» Двое еще больше бьют старуху и приговаривают: «Не бей старика! Не бей старика!» Наконец старик сжалился над старухою, вошел в избу и сказал: двое в суму! Двое в суму и спрятались. С тех пор старик со старухою стали жить так хорошо, так дружно, что старик везде ею похваляется, тем и сказка кончается. | |
Сказка № 96 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жил-был рыбак. Раз поехал он на озеро, закинул сеть и вытащил щуку; вылез на берег, развел огонек и начал эту щуку поджаривать: один бок поджарил, поворотил на другой. Вот и совсем готово — только бы съесть, а щука как прыгнет с огня, да прямо в озеро.
Вот диво, — говорит рыбак, — жареная рыба опять в воду ушла...
Нет, мужичок, — отзывается ему щука человечьим голосом, — это что за диво! Вот в этакой-то деревне живет охотник, так с ним точно было диво; сходи к нему, он сам тебе скажет.
Рыбак пошел в деревню, разыскал охотника, поклонился ему:
Здравствуй, добрый человек!
Здравствуй, земляк! Зачем пришел?
Да вот так и этак, расскажи: какое с тобой диво было?
Слушай, земляк! Было у меня три сына, и ходил я с ними на охоту. Раз мы целый день охотились и убили три утки; ввечеру пришли в лес, развели огонь, ощипали уток и стали варить их к ужину; сварили и уселись было за трапезу. Вдруг старик идет: «Хлеб-соль, млодцы!» — «Милости просим, старичок!»
Старик подсел, всех уток съел да на закуску старшего сына моего проглотил. Остался я с двумя сыновьями.
На другой день встали мы поутру и пошли на охоту; целый день исходили, трех уток убили, а ввечеру развели в лесу огонек и готовим ужин. Опять старик идет: «Хлеб-соль, млодцы!» — «Милости просим, старичок!»
Он сел, всех уток съел да середним сыном закусил. Остался я с одним сыном.
Вернулись домой, переспали ночь, а утром опять на охоту. Убили мы трех уток, развели огонек, живо сварили их и только было ужинать собрались, как тот же самый старик идет: «Хлеб-соль, млодцы!» — «Милости просим, старичок!»
Он сел, всех уток съел да меньшим сыном закусил.
Остался я один как перст; переночевал ночь в лесу, на другой день стал охотиться и столько настрелял птицы, что едва домой дотащил. Прихожу в избу, а сыновья мои лежат на полатях — все трое живы и здоровы!
Рыбак выслушал и говорит:
Вот это диво, так диво!
Нет, земляк, — отвечает охотник, — это что за диво! Вот в таком-то селе у такого-то мужика так подлинно диво сотворилося; пойди к нему, сам узнаешь.
Рыбак пошел в село, разыскал этого мужика, поклонился ему:
Здравствуй, дяденька!
Здравствуй, земляк! Зачем пришел?
Так и так, расскажи, какое с тобой диво приключилося?
Слушай! — говорит. — С молодых лет моих жил я с женою, и что же? Завела она полюбовника. Мне-то самому и невдомек это, да люди сказали. Вот один раз собрался я в лес за дровами, запряг лошадь, выехал за околицу; постоял с полчаса времени, вернулся потихоньку и спрятался на дворе.
Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка с своим другом в избе гуляет; побежал в избу и только было хотел проучить жену маленько, а она ухватила палку, ударила меня по спине и сказала: «Доселева был ты мужик, а теперь стань черным кобелем!»
В ту ж минуту обернулся я собакою; взяла она ухват и давай меня возить по бокам: била, била и выгнала вон.
Выбежал я на улицу, сел на завалинку и думаю: авось жена опомнится да сделает меня по-старому человеком. Куда тебе! Сколько ни терся я около избы, не мог дождаться от злой бабы милости. Бывало — откроет окно да горячим кипятком так и обдаст всего, да все норовит, как бы в глаза попасть! А кормить совсем не кормит, хоть с голоду околевай!
Нечего делать, побежал я в чистое поле; вижу — мужик стадо быков пасет. Пристал я к этому стаду, начал за быками ходить: который от стада отобьется — я сейчас пригоню; а волкам от меня просто житья не стало — ни одного не подпущу.
Увидал мужик мое старание, начал меня кормить и поить, и так он на меня положился, что не стал и за стадом ходить: заберется, бывало, в деревню и гуляет себе сколько хочется. Говорит ему как-то барин: «Послушай, пастух! Ты все гуляешь, а скот один в поле ходит; этак не годится! Пожалуй, вор придет, быков уведет». — «Нет, барин! Я на своего пса крепко надеюсь; никого не подпустит». — «Рассказывай! Хочешь, я сейчас любого быка уведу?» — «Нет, не уведешь!»
Поспорили они, ударились об заклад о трех стах рублях и отдали деньги за руки.
Барин пошел в поле и только за быка — как я кинулся, всю одежу на нем в клочки изорвал, так-таки и не допустил его.
Мой хозяин получил заклад и с той поры возлюбил меня пуще прежнего: иной раз сам не доест, а меня непременно накормит.
Прожил я у него целое лето и захотел домой побывать:
«Посмотрю, — думаю себе, — не смилуется ли жена, не сделает ли опять человеком?»
Прибежал к избе, начал в дверь царапаться; выходит жена с палкою, ударила меня по спине и говорит: «Ну, бегал ты черным кобелем, а теперь полети дятлом».
Обернулся я дятлом и полетел по лесам, по рощам.
Пристигла холодная зима; есть крепко хочется, а корму нету и достать негде. Забрался я в один сад, вижу — стоит на дереве птичья принада.
«Дай полечу в эту принаду; пусть меня ребятишки поймают, авось кормить станут, да в избе и теплей зимовать будет!»
Вскочил в западню, дверцы захлопнуло: взяли меня ребятишки, принесли к отцу:
Посмотри, тятя, какого мы дятла поймали!
А ихний отец сам был знахарь; тотчас узнал, что я человек, не птица; вынул меня из клетки, посадил на ладонь, дунул на меня — и обернулся я по-прежнему мужиком.
Дает он мне зеленый прутик и сказывает: «Дождись, брат, вечера и ступай домой, да как войдешь в избу — ударь свою жену этим прутиком и скажи «Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!»
Взял я зеленый прутик, прихожу домой вечером, потихохоньку подкрался к своей хозяйке, ударил ее прутиком и говорю: «Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!»
В ту ж минуту сделалась она козою; скрутил я ее за рога веревкою, привязал в сарае и стал кормить ржаною соломою.
Так целый год и держал ее на соломе; а потом пошел к знахарю: «Научи, земляк, как обернуть мою козу бабою».
Он дал мне другой прутик: «На, брат! Ударь ее этим прутиком и скажи: «Была ты козою, а теперь стань бабою!»
Я воротился домой, ударил мою козу прутиком: «Была ты козою, а теперь стань бабою!»
Обернулась коза бабою; тут хозяйка моя бросилась мне в ноги, стала плакать, просить прощения, заклялась-забожилась жить со мною по-божьему. С тех пор живем мы с ней благополучно в любви и согласии.
Спасибо, — сказал рыбак, — это подлинно диво дивное! | |
Сказка № 95 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жил-был богатый купец с купчихою; торговал дорогими и знатными товарами и каждый год ездил с ними по чужим государствам.
В некое время снарядил он корабль; стал собираться в дорогу и спрашивает жену:
Скажи, радость моя, что тебе из иных земель в гостинец привезти?
Отвечает купчиха:
Я у тебя всем довольна; всего у меня много! А коли угодить да потешить хочешь, купи мне диво дивное, чудо чудное.
Хорошо; коли найду — куплю.
Поплыл купец за тридевять земель, в тридесятое царство, пристал к великому, богатому городу, распродал все свои товары, а новые закупил, корабль нагрузил; идет по городу и думает: «Где бы найти диво дивное, чудо чудное?»
Попался ему навстречу незнакомый старичок, спрашивает его:
Что так призадумался-раскручинился, добрый молодец?
Как мне не кручиниться! — отвечает купец. — Ищу я купить своей жене диво дивное, чудо чудное, да не ведаю где.
Эх ты, давно бы мне сказал! Пойдем со мной; у меня есть диво дивное, чудо чудное — так и быть, продам.
Пошли вместе; старичок привел купца в свой дом и говорит:
Видишь ли — вон на дворе у меня гусь ходит?
Вижу!
Так смотри же, что с ним будет... Эй гусь, подь сюды!
Гусь пришел в горницу. Старичок взял сковороду и опять приказывает:
Эй, гусь, ложись на сковороду!
Гусь лег на сковороду; старичок поставил ее в печь, изжарил гуся, вынул и поставил на стол.
Ну, купец, добрый молодец! Садись, закусим; только костей под стол не кидай, все в одну кучу собирай.
Вот они за стол сели да вдвоем целого гуся и съели.
Старичок взял оглоданные кости, завернул в скатерть, бросил на пол и молвил:
Гусь! Встань, встрепенись и поди на двор.
Гусь встал, встрепенулся и пошел на двор, словно и в печи не бывал!
Подлинно, хозяин, у тебя диво дивное, чудо чудное! — сказал купец, стал торговать у него гуся и сторговал за дорогие деньги. Взял с собой гуся на корабль и поплыл в свою землю.
Приехал домой, поздоровался с женой, отдает ей гуся и сказывает, что с той птицею хоть всякий день некупленное жаркое ешь! Зажарь ее — она опять оживет!
На другой день купец пошел в лавки, а к купчихе полюбовник прибежал. Такому гостю, другу сердечному, она куды как рада! Вздумала угостить его жареным гусем, высунулась в окно и закричала:
Гусь, подь сюды!
Гусь пришел в горницу.
Гусь, ложись на сковороду!
Гусь не слушает, нейдет на сковороду; купчиха осердилась и ударила его сковородником — и в ту ж минуту одним концом сковородник прильнул к гусю, а другим к купцовой жене, и так плотно прильнул, что никак оторвать нельзя!
Ах, миленький дружок, — закричала купчиха, — оторви меня от сковородника, видно, этот проклятый гусь заворожен!
Полюбовник обхватил купчиху обеими руками, хотел было от сковородника оторвать, да и сам прильнул...
Гусь выбежал на двор, на улицу и потащил их к лавкам.
Увидали приказчики, бросились разнимать; только кто до них ни дотронется — так и прилипнет!
Сбежался народ на то диво смотреть, вышел и купец из лавки, видит — дело-то неладно: что за друзья у жены проявились?
Признавайся, — говорит, — во всем; не то навек так — сольнувшись — останешься!
Нечего делать, повинилась купчиха; купец взял тогда — рознял их, полюбовнику шею накостылял, а жену домой отвел да изрядно поучил, приговаривая:
Вот тебе диво дивное! Вот тебе чудо чудное! | |
|
