Сказка № 3984 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Каких только сказок ни рассказывают про море Бофорта! Над одними люди смеются до слез, над другими плачут.
Одни называют их пустой болтовней, враньем. Другие - истинной правдой.
А умные люди говорят: когда вы слышите сказку, какую в народе повторяют не раз, закройте глаза, откройте уши, слушайте и наслаждайтесь!
Вот вам одна из таких сказок, а уж будете вы плакать или смеяться, это ваше дело. Во всяком случае, умный последует совету умного.
Жил в городе Бофорте один человек по имени Джонс. Он был хорошим мастером, но уж слишком увлекался всякими там болтиками, винтиками, гайками, колесиками. Когда люди спрашивали у него, почему, он отвечал:
- Я хочу открыть тайну вечного движения, чтобы заставить различные предметы двигаться беспрерывно и без посторонней помощи. Вечный двигатель - штука похитрее, чем золото, какое пытаются добыть алхимики. Если найти вечный двигатель, машины будут двигаться и работать сами. Представляете, какую кучу денег можно тогда заработать?
Одни смеялись над Джонсом, другие говорили:
-А может быть, он кое-что и знает? -Во всяком случае, он вечно был окружен толпой зевак, которые наблюдали, как он кует и паяет.
Одним ясным весенним утром мастер Джонс вышел на своем ялике поудить в водах Бофорта рыбу. Уйдя подальше от островов, на которых раскинулся город, он поднял весла и сидел ждал с гарпуном в руке, поглядывая на крутые набегающие волны. Ему хотелось загарпунить большого крылатого ската или, как его еще называют, морского дьявола. В те времена их много водилось там.
Было так уютно, приятно сидеть на теплом солнце, когда рядом тихо плещется о борт лодки морская волна. Вскоре он уже позабыл, ради какого жестокого занятия приплыл сюда, ему уже не хотелось бить рыбу, беззаботно игравшую в глубине. Мысли его сосредоточились на другом - на быстрых колесиках, вертящихся беспрерывно.
Он забыл обо всем на свете и не заметил даже, как его весла уплыли далеко в сизо-голубое море. И вдруг он очнулся от своего сна наяву. Он увидел могучие распластанные крылья гигантского морского дьявола. Тут же в руке его взметнулся гарпун и ушел глубоко под воду.
Рыба, обезумев от боли и ярости, рвалась из стороны в сторону. Но боль не отпускала, наоборот, только терзала сильнее. Скат в дикой ярости устремился вглубь, пытаясь избавиться от мучений. Но это не помогло, и он с еще большим ожесточением стал кидаться вверх и вниз, туда-сюда, волоча ялик Джонса за собой.
Люди на берегу и в рыбацких ботах хорошо видели в море ялик, без весел носящийся по морю. Они разглядели в нем Джонса, услышали его крики и решили, что наконец-то он нашел секрет вечного двигателя. Иначе разве могла лодка носиться по морю с такой скоростью без весел и без паруса?
Однако Джонс в своем ялике и думать не думал о вечном двигателе. Он был до смерти напуган и мечтал лишь об одном; как бы прекратить бешеную гонку по волнам и отделаться от рыбы, которая волочила его.
Рыба уже несла его в открытое море. Джонса охватил ужас. А люди на берегу и в лодках громко веселились и кричали “ура”.
Перед глазами испуганного мастера раскинулось море, словно бескрайняя могила. И он летел прямо в нее! Но вдруг его осенило: в кармане ведь у него нож! Он тут же вытащил его и принялся из последних сил перерезать веревку, которой гарпун был привязан к лодке. Это было нелегко, потому что лодку мотало из стороны в сторону с огромной скоростью. Наконец ему все-таки это удалось. Веревка, на которой держалась гигантская рыба, оборвалась, и “вечный двигатель” остановился. Бедняга Джонс был почти без памяти.
Из города приплыли лодки, и люди подхватили выбившегося из сил рыболова. Только тогда они узнали, что послужило источником вечного движения для бешено кружившегося по воде ялика Джонса.
Однако у Джонса это не отбило охоты и дальше возиться со своими болтиками и винтиками в надежде создать когда-нибудь вечный двигатель.
Люди забывчивы. | |
Сказка № 3983 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Про кого обычно рассказывают всякие небылицы? Мы имеем в виду- про каких животных? Ну само собой, про небывалых. Про чудо-животных. Про таких, которые или невероятно велики, или бегают невероятно быстро, или невероятно умны.
А вот сейчас мы вам расскажем историю про быка, который был почти совсем обыкновенным быком, за исключением одного раза, когда он показал себя на свадьбе, да так, что всем надолго запомнился этот случай. Вполне возможно, он был чуточку крупнее и сильнее обычных быков, что водились на юго-западе страны, но прославился он совсем не этим.
Имя ему дали Белый Носок, потому что одна нога у него внизу была белая, как в носке. Вообще-то у него и в других местах были белые пятна; собственно, всюду, где он не был черным, он был белым. Его хозяин мельник Берне каждый день садился на него верхом и ехал на свою мельницу. В носу у быка торчало кольцо, а на рога была наброшена веревка. Вместо седла Берне брал две доски и покрывал их старым ковриком. Веревка спускалась вниз и подхватывала быка под брюхо, образуя при этом стремена, чтобы мельник мог вдеть в них ноги. Белый Носок как будто и не возражал, что на нем ездят верхом, точно на лошади, но, честно говоря, он просто не знал других быков, кроме себя, и потому полагал, что быкам полагается ходить под седлом.
Он не только других быков не знал, но и неумел, как они, пугать людей, громко мычать и гоняться за ними по пастбищу, поддавать копытом бадьи с молоком и кидаться на красную тряпку. Словом, отсталый он был бык, если передовым считать такого, который умеет бесчинствовать.
И только в день этой самой свадьбы в Белом Носке проснулся настоящий бык.
У мельника Бернса была дочка по имени Сесили. Она собиралась замуж за молодого фермера Клопшоу, и по этому случаю мельник Берне решил устроить настоящий праздник. На свадьбу дочери он созвал гостей со всего графства. Всех пригласил, кроме одного человека, которого звали Сат Добродейл. Вы, чего доброго, еще подумаете, что этот человек и впрямь творил добрые дела, как гласило его имя: был добр, доброжелателен, добросердечен, добродушен, добропорядочен… А вот и нет, совсем наоборот! Сат умел делать много шума из ничего. Он был прирожденный интриган, бессовестный, беспардонный, безудержный, бесчеловечный, безнадежный смутьян и скандалист. Когда он узнал, что его не пригласили на свадьбу Сесили, он тут же решил отквитать Бернсу и всем его гостям. Только вот как?
Он оседлал мула, причесался впервые за много лет и припустил с горы к дому мельника.
Сат спрятался за сараем и подсматривал оттуда, как все пьют-веселятся за свадебным столом. Он голову сломал, все не мог придумать, как же насолить им. А что, если остричь хвосты коню жениха и кобыле невесты? Но это показалось недостаточно обидным по сравнению с той обидой, какую нанесли ему, Сату Добродейлу.
Он все еще обдумывал план мести, когда с заднего двора в сад забрел Белый Носок. Он был все еще оседлан, потому что в праздничной суете - шутка ли, дочкина свадьба! - мельник Берне забыл его расседлать. Белый Носок принюхался к большой корзине, в которой завалялись остатки зерна, и сунул в нее нос.
Вот тут Сата Добродейла и осенило! Сат сделал шаг вперед и незаметно накинул корзину Белому Носку на рога.
Попробуйте-ка ходить с корзиной на голове! Да это хуже, чем вслепую. Когда бык поднял голову и вдруг ничего не увидел, он забил хвостом, повел головой, взбрыкнул задом, кинулся в одну сторону, в другую, затоптался на месте, зафырчал, выдув все оставшееся зерно из корзины, и бросился к дому.
Он ревел громче грома небесного и тряс рогами, пытаясь сорвать с головы корзину. Со всего размаха он налетел на заднюю стену дома и разнес ее до основания, чуть не придавив бедную мышку, которая только успела вылезти из норки, чтобы раздобыть себе кусочек свадебного пирога. Попятившись, Белый Носок ударил задними ногами по толстому дереву. Оно так задрожало, что потеряло почти всю свою листву. Белый Носок кружился на месте, брыкался, лягался и, наконец, вломился в Мельникову пасеку. Повалил дюжину ульев, и в миг единый стало темно от пчелиной тучи. Пчелам было так тесно в воздухе, что они начали жалить друг друга.
А знаете, что такое ужаленная пчела? Да это в сто раз хуже, чем взбесившийся бык. Но даже неужаленные пчелы до того злые! Они тут же объявили Белому Носку войну не на жизнь, а на смерть и вихрем налетели на него. И жужжали, и кружили над ним! Они так плотно облепили бедное животное от кончика носа до кончика хвоста, что не то что яблоку - пшеничному зернышку негде было там упасть. А пчелы, которым не хватило места на теле несчастного быка, затеяли драку в воздухе за право приземлиться на него, хотя и так они усеяли его, наверное, в десять рядов.
Белый Носок и фыркал, и мычал, и метался туда-сюда, не видя ни зги. Да и что тут увидишь, когда пчелы жужжали и звенели над самой его головой, запрятанной в корзину. “Фыр, фыр!”-фырчал бык, и делалось черно от пчел, взметнувшихся с его носа вверх. Хвост Белого Носка можно было принять за сучок высохшей сосны, покрытой мхом. От пчел, облепивших его, бык казался раза в три громадной. Такого разозленного и разобиженного быка Сат Добродейл еще сроду не видел.
Белый Носок наконец добрался до черного хода в дом и постучал по двери хвостом, при этом нечаянно сорвал ее с петель и вломился в дом. По неловкости он наскочил на старинные голландские часы, стоявшие на полу, зацепил ненароком маятник, и часы полетели на пол, а вместе с ними колесики и шестеренки тоже покатились кто куда, и пчелы бросились их догонять. Попятившись задом, бык задел ножку кровати и опрокинул ее. Взбрыкнув, он отправил ножку от кровати прямо в окно. Следующий его шаг хвостом вперед был к буфету, украшенному по углам резными кошечками. От столкновения тот грохнулся на пол, и бедному быку ничего не оставалось, как растоптать и превратить в кашу все, что стояло в нем на полках.
Гостям на свадьбе послышался было какой-то шум, но они так увлеклись смакованием свадебного угощения, что слышали разве что свое чав-чав-чав.
Бедный бык носился как бешеный, стараясь отделаться от пчел, и влетел на ходу в кладовую по соседству со столовой. Конечно, все там полетело вверх тормашками - глиняные горшки с солеными огурчиками, банки с вареньем, маринады, мешки с зерном, пучки сушеных трав, болеутоляющая настойка опия, корзины с яйцами, тыква, томаты, бидоны с молоком, маслобойки.
Ближе всех к стене в кладовую сидела мать жениха, матушка Клопшоу. Но она была глуха как пень. Ей будто послышался какой-то шорох, но не успела она сообразить, что к чему, как Белый Носок уже вломился в столовую прямо сквозь стену. Гости завопили, завизжали и бросились от него врассыпную. Матушка Клопшоу глазом не успела моргнуть, как очутилась в своем кресле на столе - это бык поддел ее рогами и запулил на стол.
В столовой были выстроены в ряд с полдюжины столов, и получился один длинный стол, чтобы уместились все приглашенные на свадьбу. Белый Носок раскидал все столы, они взгромоздились у него один на другой, и на самом верху восседала бедная матушка Клопшоу, отбиваясь от пчел и размахивая руками, как мельница крыльями в ветреную погоду. В одной руке - шляпка из набивного ситца, в другой - куриная ножка.
Битые тарелки, жареная картошка, тушеная капуста, свиные отбивные, бифштексы, суп, бобы, печеные яблоки, пудинги, пирожки, даже куски свадебного пирога - все смешалось, сбилось, спуталось, словно кто пропустил все это через мясорубку, а потом еще приперчил пчелами. Белый Носок кидался и брыкался, все летело из-под его копыт - столы, стулья, посуда, еда - и через входную дверь, отсчитав семь ступенек, прямо на улицу. А следом за столами и прочим сам он, туша в полтораста фунтов, перекувырнувшись через голову, бухнулся на этот винегрет из стульев с селедкой,
Бедный мельник Берне вился вокруг, колотил быка по спине и вопил:
-Тпру, скотина! Тпру, мой мальчик!
Он схватился за ручку корзины и хотел сорвать ее у быка с головы, но не успел. Белый Носок подскочил, да так поддал задними ногами, что мельник Берне полетел вверх тормашками и приземлился прямехонько на спину быку. Зато корзина была у него в руках!
Как только Белый Носок увидел белый свет, он стряхнул с морды пчел и понесся по переулку с такой скоростью, что у мельника Бернса, который сидел на нем верхом, волосы со лба сползли назад на целых два дюйма. Он впился ногами в веревочные стремена, а свободной рукой схватился за седло, предоставив быку бежать куда глаза глядят. Но Белый Носок не знал точно, куда лучше бежать, он мычал, топтался на месте, кидался туда-сюда, звал лошадей, привязанных к проволочной изгороди. Лошади в ответ вскинули голову и заржали, а потом вырвались на свободу и тоже побежали. Пчелы-за ними, правда, большая их часть осталась верна Белому Носку, а заодно и мельнику Бернсу. Мельник отбивался от них корзиной и так быстро вертел ею в воздухе, что казалось, в руке у него не одна, а по меньшей мере дюжина точно таких корзин.
Представляете, какую пыль подняли Белый Носок и лошади! Настоящую пыльную бурю! Так что все, что мог видеть ухмыляющийся и довольный Сат Добродейл, стоявший в стороне и почесывавший в затылке, была пыль, пыль и пыль да искры, вылетавшие из-под копыт лошадей. Все, кто был на двух и на четырех ногах, включая цыплят и поросят, кинулись бежать. Некоторые убежали так далеко, что потерялись навеки.
А гости в доме мельника, спасаясь от пчел, выпрыгивали из окон, выкатывались из дверей, лезли через каминные трубы, кидались в погреб. Кто успел раньше сбежать, катались по полю, лезли на деревья, окунались с головой в реку. Жених Клопшоу с воплями “Чума египетская!” забрался под стог сена.
Сат мурлыкал от удовольствия, как кот от сливок. Увидев невесту Сесили, дочку мельника, которая, отмахиваясь от пчел, скатилась в холодную речку с молочным горшком на голове, он не спеша приблизился к ней и заговорил вкрадчиво:
- Ну, как, малютка Сесили, проводите свой медовой месяц? Я вижу, меду вам хватает даже здесь, в воде. Сладкая жизнь, а?
-Жаткнишь ты, шкотина! - прошамкала она из-под молочного горшка, окунаясь поглубже, чтобы потопить всех пчел, облепивших ее. - О! Я вшя горю!..
-А вы посыпьтесь содой, станет легче. - И он повернулся, чтобы уйти. - Не мешает и мне поохотиться за медком.
Сесили приподняла над головой молочный горшок:
- Можете одолжить у меня фунт мышьяку, чтобы посыпать ваш медок!
- Да я тут при чем? - обиделся Сат. - Это все ваш бык-смутьян.
Но тут ухмылка вдруг исчезла с его лица, потому что в конце переулка появился сам мельник Берне, все еще с корзиной в руках, чтобы отмахиваться от пчел, но пчелы, видно, уже выдохлись, устали, притомились. Следом за мельником Бернсом на некотором расстоянии от него в клубах пыли появился и Белый Носок. Он так распух от пчелиных укусов, что вздумай мельник Берне его сейчас продавать, он мог бы запросить за него не как за одного быка, а как за целое стадо. Да и сам мельник Берне тоже распух, словно то был не один Берне, а два. Но и два Бернса могли бегать все-таки достаточно быстро. Правда, Сат Добродейл мог бегать еще быстрее! Что он и сделал. Улепетнул через дикие безлюдные равнины и горы на северо-запад, в Канаду. Добежал он туда или нет, никому не известно, только больше его в этих местах не встречали. Прошел слух, будто он раскаялся в случившемся и готов был биться головой о скалы, только побоялся нанести им роковой удар.
Что до Белого Носка, то он с тех пор так и не присмирел, и никто уже не смел ездить на нем верхом. Когда мельник Берне набрался храбрости, он все же подошел к нему, снял с него седло и пустил пастись на траву в компании дюжины дородных черно-белых коров.
Жених Клопшоу, говорят, оставался под стогом сена еще целую неделю, а невеста Сесили, наверное, месяц, если не больше, никак не могла стянуть у себя с головы молочный горшок. Впрочем, все завершилось благополучно, даже для матушки Клоп-шоу. К тому времени, как она сумела спуститься на землю с вершины горы из столов и стульев, пчелы успели так прочистить ей уши, что она стала слышать даже собственные мысли, если только они не слишком звенели в ушах.
Ну а поросята, когда испугались бешеного быка и бросились бежать, добежали до самой Мексики и остались жить на мексиканском побережье. Испанское судно подхватило оттуда на борт одного борова и несколько свинок и доставило их в теперешнюю Калифорнию. | |
Сказка № 3982 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Еще мальчишкой в те далекие дни, когда не успели даже изобрести пароход, Алфред Буллтоп любил лазить по скалам своего родного штата Мэн, взбираться на самые высокие вершины и смотреть в открытое море. Он хотел непременно первым увидеть на горизонте белые паруса судов, возвращающихся домой из далекой Индии, Китая или из Бостона. А когда он видел черную тучу, он кричал:
Будет буря!
Потому его так и прозвали: «Будет Буря».
Малыш Будет Буря быстро догадался, что чем выше он поднимется, тем дальше увидит. И еще кое-что он смекнул: если вырасти выше скал, не придется карабкаться по острым камням, чтобы любоваться далеким морем. И он решил вырасти большим-большим.
Когда ему исполнилось десять лет, рост его был шесть футов, а это значит чуть меньше двух метров, или, как принято мерить у моряков, одна морская сажень.
Будет Буря вырос таким большим, что пора ему было приискать себе какую-нибудь работу. Ну, а какую? О какой работе может мечтать человек, который больше всего
на свете любит глядеть в открытое море и предвещать бурю? Конечно же, поступить юнгой на корабль.
Так Алфред и сделал, нанявшись к капитану «Красотки Сьюзи» кают-юнгой. Он должен был следить за порядком в капитанской каюте и бегать по его поручениям во время длинного плавания от родного штата Мэн до острова Мадагаскар и обратно.
Будет Буря точно выполнял все, что от него требовалось, и даже кое-что сверх того. Например, заглядывал за горизонт. Тому, кто стоял у штурвала, совершенно не виден был горизонт, за которым обычно прятались коварные айсберги и пираты. Вот Алфред и решил еще немножко подрасти, чтобы видеть все, что делается даже за горизонтом. И он своего добился.
К концу первого плавания Будет Буря научился многому, так что мог уже считаться заправским моряком. Тогда он пошел к капитану большого судна, которое называлось «Морская Звезда», и предложил свои услуги.
Капитан внимательно оглядел Алфреда и сказал:
Что ж, ты парень рослый и выглядишь заправским моряком. Как твое имя?
Алфред Буллтоп. Будет Буря.
Так капитан и записал в судовом журнале: «Будет Буря, А.Б.».
Капитан не ошибся, приняв в команду Алфреда. Будет Буря и в самом деле оказался моряком что надо. Высший класс! С тех пор и повелось называть опытных моряков классом АБ. Слышали, наверное?
«Морская Звезда» держала курс на Корк в Ирландии и шла с грузом леса. Для Алфреда эта посудина оказалась чуть маловата, потому что он все продолжал расти. Но с делом своим он справлялся отлично, и она тоже, пока не случилось нечто непредвиденное. Посреди Северного моря «Морская Звезда» вдруг стала — и ни с места. Можно было подумать, что со дна океана вдруг поднялись гигантские рифы и держат ее, не пускают идти дальше. Но в тех широтах не было рифов, и ветер полнил паруса до отказа, а все-таки «Морская Звезда» не двигалась. Что за чудеса?
Никто не боялся, что судно потонет. Оно было из прочного дерева и течи не давало. Да и груз везло подходящий — мачтовый лес. Но капитан и вся команда были в тревоге, потому что кончились галеты и черная патока, а им так хотелось есть.
Тогда Будет Буря решил разузнать, в чем же дело. Не побоявшись китов и акул, обступивших судно со всех сторон, он прыгнул прямо с борта в море и скрылся в волнах. Полчаса под водой шла какая-то возня и борьба, наверх всплывали воздушные пузыри, море бурлило и пенилось.
И вдруг морская пучина разверзлась, и оттуда весь мокрый вынырнул Будет Буря. Он так спешил, что не успел воспользоваться трапом, а прямо взлетел на палубу. И в тот же миг «Морскую Звезду» легко понесло на волнах.
Капитан и вся команда умирали от любопытства: что же задержало их на этом месте? Отдышавшись, Будет Буря рассказал им. Оказалось, к килю корабля присосался огромный осьминог. Четырьмя ногами он держался за корабль, а остальными четырьмя — за морское дно, словно четырехзубый якорь.
Как же ты отцепил его? — удивился капитан.
Очень просто, — отвечал Будет Буря. — Первым делом — раз! — я поставил ему фонарь под глаз. Потом — раз! — под другой. Осьминог освободил две ноги, чтобы защищаться, тут я — раз! — и связал их двойным морским.
Он имел в виду двойной морской узел, каким намертво вяжут шкоты.
Оставшиеся две ноги я связал ему выбленочным узлом — раз и раз! Две ноги, которыми он пришвартовался ко дну, я связал рифовым узлом. Итого шесть ног, считаете? Потом я оторвал от песка его седьмую ногу, скрутил ее, как лиссель-фал, и набросил на восьмую мертвой петлей. Все очень просто, только на последний узел у меня ушло много времени, потому что осьминогу вся эта кутерьма с узлами порядком надоела и он оказывал мне сопротивление. Я и задержался слегка. Зато теперь, будьте
уверены, он не станет тревожить нас, во всяком случае некоторое время, разве что кому-нибудь взбредет на ум одолжить ему свой острый марлинь, чтобы разрезать мои узлы. Сам я уж точно ему не дам!
Никто в этом и не сомневался. Будет Буря никогда не расставался со своим двухфутовым марлинем и всегда держал его за поясом. Без него он никак не мог обойтись, он сам говорил: что-что, а лучшей зубочистки не найдешь!
Больше ничего примечательного в это плавание не произошло, разве что Будет Буря еще немного подрос. Он решил так вырасти, чтобы ловить китов прямо с борта корабля. И когда «Морская Звезда» вернулась в родной порт, Будет Буря списался с корабля и нанялся на китобойное судно «Дэви Джонс». Наконец-то ему предстояла настоящая работа!
Но его ждало разочарование. Когда впередсмотрящий крикнул: «Бьет фонтан!», что означало, «Впереди виден кит!» — тут же вся команда бросилась по своим шлюпкам и в погоню за китом. А Будет Буря не уместился в маленькой шлюпке и потому пропустил всю потеху.
Но не для того он рос большим, чтобы проиграть на этом. Когда кит был пойман, он подвел судно вплотную к нему, перегнулся через высокий борт «Дэви Джонса», схватил кита за хвост и одним махом поднял на палубу.
После этого Будет Буря и сделал интересное предложение капитану:
Разрешите в другой раз, как мы увидим кита, загарпунить его прямо с палубы. И мне так веселей, и команде не придется возиться со шлюпками.
Капитан охотно согласился.
Бьет фонтан! — снова закричал впередсмотрящий. Будет Буря изготовился к броску. «Дэви Джонс» был
примерно в четверти мили от кита, и тогда он размахнулся и послал гарпун в море. Ну и тряхануло бедное суденышко, когда гарпун вошел в кита!
Все решили, что дело сделано. Но не тут-то было. Кит стал быстро уплывать, и вот почему: оказывается, Будет
Буря перестарался и бросил гарпун со слишком большой силой. Вот гарпун и прошил кита насквозь и продолжал тянуть за собой линь, словно иголка нитку.
После этой неудачи Будет Буря уже много осторожней забрасывал гарпун и никогда больше не давал такой промашки. А шлюпку он тоже приспособил — ему наливали в нее похлебку из акульего мяса, приправленную китовым жиром.
В очередное плавание Будет Буря выходил каждый раз на новом судне, потому что ему прежнее было уже тесновато. Но вот настал день, когда он не нашел достаточно большого судна, и пришлось ему остаться на берегу. Это был для него страшный удар. Будет Буря долго горевал и, чтобы утешиться, завел себе ферму.
Но разве это утешение? Ни бурь, ни штормов. Он мог с легкостью тянуть плуг один вместо упряжки из восьми волов. Ну и что? Разве это сравнится с работой на море, когда он один тянул судно против ураганного ветра?
Однажды Будет Буря услышал, что строится новое судно, больше всех, какие были раньше, и называться оно будет «Боевой Конь».
Вскоре судно это было готово. Белее морской пены, оно стояло на рейде недалеко от Бостона, ожидая, когда его оснастят и вооружат парусами. Шить паруса для него пригласили лучших мастеров. А полотнища для них потребовались такие длинные, что протянулись бы от Новой Англии до пустыни Сахары.
Когда «Боевой Конь» оделся парусами, Будет Буря первым взошел на его борт, после капитана, разумеется. И отправился осматривать судно. Начал он с носа — это было ранним утром в понедельник — и закончил свой беглый осмотр после полудня в среду на корме. По дороге он насчитал семнадцать мачт, таких высоких, что кончика их он так и не разглядел, но их можно было складывать — так уж они были устроены, а иначе они мешали бы луне, когда судно проплывало под ней.
На тех местах, где обычно полагается висеть спасательным шлюпкам, были принайтованы парусные шхуны
нормальной величины. Это было очень удобно с двух точек зрения, как объяснил капитан. Во-первых, они могли нести спасательную службу, а во-вторых — перевозить груз с «Боевого Коня» на берег и обратно, ибо «Боевой Конь» был так велик, что не помещался ни в одном порту мира и останавливался на рейде в открытом море.
Но самым удивительным оказалась конюшня.
Да, да, конюшня с лошадьми. И находилась она на полуюте. Будет Буря сроду такого не видывал.
Однако, проделав путешествие по кораблю, он догадался, зачем они. Без лошадей матросы бы просто не справились, когда надо было быстро обойти-объехать длинную палубу.
Будет Буря остался очень доволен осмотром «Боевого Коня». Наконец-то нашлось судно как раз по нем.
Настало время выходить в первое плавание. Выбрали якорь величиной с Черную Гору, и 719 матросов взлетели на реи, чтобы поднять паруса.
Спустя неделю, как судно находилось в плавании, Будет Буря стал тревожиться о судьбе команды. К столу являлось лишь 193 матроса, а остальные не успевали за обеденный перерыв спуститься с рей, и Будет Буря боялся, как бы они не умерли там с голоду.
Но капитан успокоил его. Он сказал, что на каждой мачте есть свой камбуз, где готовят обед, ужин и завтрак. Мало того, там есть не только столы, но и койки.
Вот это судно! Было чем гордиться, и Будет Буря гордился. Он даже соглашался иногда постоять у штурвала, а когда его вахта кончалась, его сменяло двадцать семь матросов класса АБ.
Словом, Будет Буря был всем доволен, кроме одного: «Боевой Конь» оказался слишком остойчив, и ни один самый бешеный ураган не в силах был вызвать милую его сердцу качку, ни бортовую, ни килевую, вот досада!
Но однажды налетел трижды бешеный ураган, он дул в хвост и в гриву и загнал «Боевого Коня» ни больше ни меньше, как прямиком в Северное море, как раз между Англией и Норвегией. Но и там не желал оставить его в
покое. Единственный путь вернуться в Атлантику был через Английский канал, или, как его чаще называют, Ла-Манш.
Капитан поставил к штурвалу своего лучшего матроса на судне, и все-таки тревога не отпускала его. Сумеет ли Будет Буря провести огромный белый корабль через узкий пролив между Францией и Англией? Удастся ли им проскользнуть?
Будет Буря заверил капитана, что проскользнут, если все 719 матросов команды примутся намыливать бока «Боевому Коню». Капитан отдал приказ, и матросы взялись за дело. И мыло помогло! «Боевой конь» с легкостью проскользнул через узкий Ла-Манш, лишь слегка задев отвесные скалы у Дувра. Потому-то берега южной Англии у Дувра остались белыми и поныне.
Когда «Боевой Конь» вышел в открытый океан, тут уж ураган воистину показал свой норов. Он вдруг подул в обратную сторону и прогнал «Боевого Коня» через весь Атлантический океан и дальше через Саргассово море, где сроду не гуляли никакие ветры.
Будет Буря очень осторожно провел судно мимо Флориды и Кубы, а ураган все не отставал, он преследовал их буквально по пятам. «Боевой Конь» уже пересек Мексиканский залив, и за горизонтом Будет Буря различил зеленые джунгли Панамы.
Он был озадачен: где же ему теперь развернуть судно, чтобы уйти от назойливого преследователя? И вдруг далеко-далеко за панамскими джунглями он увидел новую полосу воды.
Он вмиг принял решение — другого выхода все равно не оставалось: прибавил парусов и на полной скорости полетел вперед. «Боевой Конь» пересек джунгли и вышел в Тихий океан.
Оглянувшись, Будет Буря заметил, что глубокая борозда, которую прочертил киль «Боевого Коня», уже наполнилась водой и по ней плывут корабли, целая цепочка кораблей.
Так «Боевой Конь» проложил Панамский канал.
Вот каков он был, прославленный Будет Буря, ростом в четыре морских сажени. Он водил самое большое на свете судно и проделал самый большой судоходный канал.
Самый соленый из всех моряков на всех морях земли.
Каждый матрос класса АБ знает и помнит Алфреда Буллтопа Будет Буря и гордится им. | |
Сказка № 3981 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Примерно в то же время и в тех же местах прославилась своей быстротой еще одна собака по кличке Бом-кли-вер. Некоторые уверяют, что она была не собакой, а лисицей. Но нет, она была собакой — собакой, которая охотится на лисиц, их теперь фокстерьерами называют. Этот фокстерьер принадлежал мельнику по имени Ларкин Сноу, проживавшему примерно в тех же местах, что и дядюшка Дэви Лэйн, хотя, как известно, они друг с другом никогда не встречались.
Ларкин был большим любителем лисьей охоты. Лай собак, преследующих лису, был для его слуха сладчайшей музыкой. Из всех собак Бом-кливер был самый быстрый и самый упорный. Ларкин очень гордился им, и, когда однажды охотники расхвастались своими собаками, он рассказал об особых достоинствах своей.
Приводите своих собак, и я выставлю моего Бом-кливера против любой из них, — заявил Ларкин.
Он свистнул своему терьеру и показал его охотникам. Но те так и прыснули со смеху, потому что, честно говоря, Бом-кливер был совсем неказист. Крепенький, но низкорослый и чуть косоглазый, хотя, впрочем, этот недостаток можно было счесть и за достоинство, потому как пес мог, значит, смотреть одновременно в разные стороны. Владельцы балованных, откормленных, не косоглазых собак, не задумываясь, заключили пари с Ларкином.
На другое утро они привели своих холеных собак и на рассвете вместе с Ларкином и его Бом-кливером выступили в поход. Солнце еще только взошло, когда свора из пятидесяти собак на западном склоне горы Скал Кемп взяла след рыжей лисицы. Лисица убегала, и все собаки, включая Бом-кливера, кинулись за ней с громким лаем, оглушающим точно дюжина органов. Лисица устремилась к вершине Сэддл, потом обогнула Скотт Ноб, бросилась к горному кряжу Сидер Ридж, переплыла Фишер-Ривер и обогнула Шугар Лоуф, потом кинулась назад к горе Скал Кемп, где Ларкин и прочие охотники только и ждали момента, чтобы взять ее. По пятам за лисицей летел Бом-кливер, на добрых полмили оторвавшись от остальных собак, которые совсем уж выбились из сил.
На пути у лисицы оказалась луговина, а посреди нее лежала коса — какой-то фермер забыл ее там, отправившись рубить дрова. Коса лежала лезвием вверх, и Бом~ кливер ее не заметил: то ли его подвели раскосые глаза, которые смотрели не туда, куда нужно, то ли он слишком увлекся погоней. Словом, он косу не заметил и прямо наскочил на нее, да так, что она рассекла его вдоль от кончика носа до кончика хвоста точнехонько пополам.
Ларкин со всех ног бросился к тому месту, где Бом-кливер упал. Пес даже не скулил. Ларкин быстренько схватил обе его половинки и сложил вместе. Только от волнения перепутал, и слева лапы получились вверх, а справа — вниз.
Однако Бом-кливер тут же вскочил на ноги, будто ничего не случилось, и кинулся за лисицей. Вернее, на две ноги, да, но вот на какие сначала, на правые или на левые, сейчас трудно точно сказать. Он погнал лисицу на вершину Сэддл, потом вокруг Скотт Ноба на Сидер Ридж и назад к горе Скал Кемп. Когда он пролетал мимо Ларки-на, прочие собаки уже на милю отстали от него. Лисицу он схватил на восточном склоне Скал Кемп, и они с Лар-кином присели отдохнуть и подождать охотников с собаками.
Ждать им пришлось долговато, потому что остальные собаки бежали с высунутыми языками — язык до земли, вот даже как — и все время спотыкались о них, да еще то и дело ложились отдохнуть. Охотники тоже совсем запыхались и едва дышали, когда увидели сидящих рядом Лар-кина и Бом-кливера, а на земле убитую лисицу. Но когда они присмотрелись к Бом-кливеру внимательнее, глаза полезли у них на лоб, и они разразились громким смехом,
Ну, а как же называется эта порода собак? — спросил один из них Ларкина. — Будь у меня такая собака, я бы отдал ее в цирк, не иначе.
Это охотник на лис, — с гордостью сказал Ларкин. — Чемпион фокстерьеров! Особый вид.
Охотникам ничего не оставалось, как признать,что чемпион Ларкина и в самом деле самая быстрая собака на свете, но почему, все равно понять никак не могли.
Ах, да очень просто, — взялся разъяснить им Ларкин. — Когда он устает бежать на правых ногах, он живенько переворачивается и бежит на левых.
Что на это возразишь? Пришлось охотникам платить за проигранное пари. Они попытались было откупить у Ларкина его Бом-кливера для своей своры, но Ларкин сказал:
Этот особый вид фокстерьера вам не купить даже за миллион золотых слитков! Потому как это единственный экземпляр на весь этот район, а то и на весь штат, нет, что там, на всю Америку!
Бом-кливер благополучно дожил до весьма преклонных лет. После этой охоты ему не раз случалось бегать сначала на одних лапах, потом на других, вот только на каких сначала, на правых или на левых, сейчас трудно сказать. | |
|
