• Канал RSS
  • Обратная связь
  • Карта сайта

Статистика коллекции

Детальная статистика на
29 Марта 2024 г.
отображает следующее:

Сказок:

6543+0

Коллекция Сказок

Сказилки

Сказки Индонезийские

Сказки Креольские

Сказки Мансийские

Сказки Нанайские

Сказки Нганасанские

Сказки Нивхские

Сказки Цыганские

Сказки Швейцарские

Сказки Эвенкийские

Сказки Эвенские

Сказки Энецкие

Сказки Эскимосские

Сказки Юкагирские

Сказки Абазинские

Сказки Абхазские

Сказки Аварские

Сказки Австралийские

Сказки Авторские

Сказки Адыгейские

Сказки Азербайджанские

Сказки Айнские

Сказки Албанские

Сказки Александра Сергеевича Пушкина

Сказки Алтайские

Сказки Американские

Сказки Английские

Сказки Ангольские

Сказки Арабские (Тысяча и одна ночь)

Сказки Армянские

Сказки Ассирийские

Сказки Афганские

Сказки Африканские

Сказки Бажова

Сказки Баскские

Сказки Башкирские

Сказки Беломорские

Сказки Белорусские

Сказки Бенгальские

Сказки Бирманские

Сказки Болгарские

Сказки Боснийские

Сказки Бразильские

Сказки братьев Гримм

Сказки Бурятские

Сказки Бушменские

Сказки в Стихах

Сказки Ведические для детей

Сказки Венгерские

Сказки Волшебные

Сказки Восточные о Суде

Сказки Восточные о Судьях

Сказки Вьетнамские

Сказки Г.Х. Андерсена

Сказки Гауфа

Сказки Голландские

Сказки Греческие

Сказки Грузинские

Сказки Датские

Сказки Докучные

Сказки Долганские

Сказки древнего Египта

Сказки Друзей

Сказки Дунганские

Сказки Еврейские

Сказки Египетские

Сказки Ингушские

Сказки Индейские

Сказки индейцев Северной Америки

Сказки Индийские

Сказки Иранские

Сказки Ирландские

Сказки Исландские

Сказки Испанские

Сказки Итальянские

Сказки Кабардинские

Сказки Казахские

Сказки Калмыцкие

Сказки Камбоджийские

Сказки Каракалпакские

Сказки Карачаевские

Сказки Карельские

Сказки Каталонские

Сказки Керекские

Сказки Кетские

Сказки Китайские

Сказки Корейские

Сказки Корякские

Сказки Кубинские

Сказки Кумыкские

Сказки Курдские

Сказки Кхмерские

Сказки Лакские

Сказки Лаосские

Сказки Латышские

Сказки Литовские

Сказки Мавриканские

Сказки Мадагаскарские

Сказки Македонские

Сказки Марийские

Сказки Мексиканские

Сказки Молдавские

Сказки Монгольские

Сказки Мордовские

Сказки Народные

Сказки народов Австралии и Океании

Сказки Немецкие

Сказки Ненецкие

Сказки Непальские

Сказки Нидерландские

Сказки Ногайские

Сказки Норвежские

Сказки о Дураке

Сказки о Животных

Сказки Олега Игорьина

Сказки Орочские

Сказки Осетинские

Сказки Пакистанские

Сказки папуасов Киваи

Сказки Папуасские

Сказки Персидские

Сказки Польские

Сказки Португальские

Сказки Поучительные

Сказки про Барина

Сказки про Животных, Рыб и Птиц

Сказки про Медведя

Сказки про Солдат

Сказки Республики Коми

Сказки Рождественские

Сказки Румынские

Сказки Русские

Сказки Саамские

Сказки Селькупские

Сказки Сербские

Сказки Словацкие

Сказки Словенские

Сказки Суданские

Сказки Таджикские

Сказки Тайские

Сказки Танзанийские

Сказки Татарские

Сказки Тибетские

Сказки Тофаларские

Сказки Тувинские

Сказки Турецкие

Сказки Туркменские

Сказки Удмуртские

Сказки Удэгейские

Сказки Узбекские

Сказки Украинские

Сказки Ульчские

Сказки Филиппинские

Сказки Финские

Сказки Французские

Сказки Хакасские

Сказки Хорватские

Сказки Черкесские

Сказки Черногорские

Сказки Чеченские

Сказки Чешские

Сказки Чувашские

Сказки Чукотские

Сказки Шарля Перро

Сказки Шведские

Сказки Шорские

Сказки Шотландские

Сказки Эганасанские

Сказки Эстонские

Сказки Эфиопские

Сказки Якутские

Сказки Японские

Сказки Японских Островов

Сказки - Моя Коллекция
[ Начало раздела | 4 Новых Сказок | 4 Случайных Сказок | 4 Лучших Сказок ]



Сказки Цыганские
Сказка № 4904
Дата: 01.01.1970, 05:33
Жила-была девочка, цыганочка-сиротка.
Жила она у старой колдуньи в избушке на курьих ножках. Колдунья на нее нарадоваться не могла: добрая душа была у девочки, все делала, что старуха ее просила. Одно только и печалило колдунью, что была сиротка некрасивой, как цветок невзрачный. И видела колдунья, как мучилась девочка из-за этого, и решила помочь ей. Прочитала она колдовские заклинания, вставила сиротке вместо глаз два изумруда, а вместо губ – кораллы, а потом и говорит:
– А ну поворотись, милая.
Повернулась сиротка и сразу сделалась такой красавицей, что ни в сказке сказать ни пером описать.
И так нравилась колдунье сиротка, что втайне думала она обучить ее колдовскому ремеслу. Ждала только колдунья, когда вырастет девочка.
На ту пору случилось так, что мимо избушки на курьих ножках проезжал князь. Видит – возле крыльца девочка стоит, да такая красивая, что глаз не отвести.
– Зайди в дом, красавица, принеси водицы, – попросил князь, – а то пить хочется.
Забежала сиротка в дом, зачерпнула ковшиком водицы и принесла князю. Тут обратил князь внимание на то, что девочка одета плохо, по-нищенски: такие на ней лохмотья, что, того и гляди, рассыплются.
– Девочка, милая моя, хочешь я тебя одену и обую?
– Спасибо, добрый человек, – проговорила девочка, – спасибо за доброту да за заботу твою, но не надо мне ничего.
А князь не унимается.
– А может, ты хочешь на тройке моей покататься? Посмотрела девочка на княжескую карету и не смогла устоять.
– Только недолго, добрый человек, – попросила она, – а то скоро тетушка моя придет, станет искать меня да беспокоиться.
Ударил кучер кнутом, кони взвились и понеслись прямо к княжеским хоромам. Как увидела девочка богатство да роскошь такую, сразу забыла и про тетушку-колдунью, и про избушку на курьих ножках, и про жизнь, которой жила до сих пор. Обступили тут сиротку служанки, мамки да няньки, стали за ней ухаживать. Помыли, причесали, одели девочку в дорогие одежды, и стала она пуще прежнего красавицей.
– Будет она мне любимой дочерью, – воскликнул князь.
Хватилась колдунья – нет девочки, цыганочки-сиротки. Звала, звала, аукала – ничего. Начала колдунья ворожить и узнала о том, что без нее в избушке на курьих ножках князь побывал да цыганочку в свой дом увез. Обиделась колдунья и решила пойти к князю. Является. Стучит в ворота, а ворота на запоре. Зовет колдунья слуг, а те ее в хоромы не пускают:
– Куда прешь, старая ведьма?
Слыханное ли дело, чтобы нищие к князю ходили...
– Да у него моя сиротка.
Он похитил ее у меня.
– С ума ты сошла, старуха!
Да за такие слова тебя и повесить могут. Убирайся отсюда, пока цела.
Так и ушла колдунья ни с чем. Ушла, да обиду затаила.
Проходит время. Расцвела сиротка, как тюльпан весной. Превратилась она в красавицу-девушку. Князь смотрит и не налюбуется. И взял князь ее в жены. Крепко он ее любил за красоту да за доброту. Жили они дружно, в согласии, в радости и спокойствии.
А прошел год, и родила сиротка сына. Решил князь на радостях пир устроить.
Созвал гостей со всей округи, знатных да богатых. Хотелось князю наследника своего показать.
Узнала о пире и колдунья.
И вот, едва наступил вечер, она, сотворив заклинания, повернулась вокруг себя и оборотилась заморской красавицей. Вышла колдунья из избушки на курьих ножках, свистнула, и подкатила тройка вороных чудо-коней, запряженных в карету... Прикатила колдунья на пир, а он уже в самом разгаре. Пьют гости, веселятся, хозяйкой восхищаются, сыном княжеским не налюбуются.
Пир уже стал к концу подходить.
Устала сиротка от шума да от веселья, вышла из хором и пошла к пруду, где любила она по вечерам бывать. Подходит к ней колдунья и говорит:
– Жарко тебе, красавица?
А ты пойди окунись, легче станет.
Послушалась сиротка колдунью, вынула глазки свои изумрудные, чтобы не потерять, и бросилась в воду.
А колдунье только того и надо было. Утащила она глазки изумрудные да губки-кораллы, повернулась вокруг себя и снова превратилась в старую колдунью. Выходит сиротка из воды, глядь – нету глазок изумрудных да губок коралловых. Посмотрела сиротка в пруд и отшатнулась: из воды глядело на нее некрасивое лицо. Заплакала сиротка:
– Как же я теперь на глаза князю покажусь? Не узнает он меня, а если узнает, то разлюбит.
– Не печалься, сиротинушка моя, – говорит ей старая колдунья, – иди со мной.
И тут сиротка вспомнила, что она уже где-то видела эту старую женщину. И она пошла за ней следом, и привела ее колдунья в избушку на курьих ножках.
Хватился князь – нет нигде жены. Пропала, как сквозь землю провалилась. Поднял он слуг. Принялись они по всей округе бегать да княжескую жену искать – не могут найти. Во все концы князь гонцов разослал, награду огромную обещал тому, кто жену его отыщет. Но и гонцы ни с чем возвратились. Пошел тогда князь к известному колдуну и сказал ему о своем горе.
– Если поможешь мне, то я награжу тебя щедро: и детям и внукам твоим хватит.
– Дам я тебе, князь, клубок шерсти, – ответил колдун, – брось его перед собой, будет ниточка разматываться, а ты иди за ней. Приведет тебя клубок к тому самому месту, где жена твоя находится.
Взял князь клубок из рук колдуна и отправился в путь-дорогу. Катится клубок, катится, разматывается ниточка шерстяная, а князь идет сзади, не отстает. Клубок через поле – и князь за ним, клубок через лес – и князь туда же, клубок через речку – князь вплавь пускается. Износил князь свои сапоги, босиком пошел, уже ноги в кровь изодрал, а клубок все катится и катится. И когда клубок уже совсем размотался, выбежал князь на поляну и увидел перед собой избушку на курьих ножках. Тут князь упал замертво от усталости.
Выбегают колдунья и сиротка из избушки. Как увидела сиротка князя, залилась горькими слезами, поняла, что он ее ищет. Упала сиротка перед колдуньей на колени, стала молить ее:
– Бабушка, верни мне моего мужа, люблю я его больше жизни, сделай меня такой, какой я прежде была, чтобы и он любил меня. Я тебя никогда не забуду.
Жалко стало колдунье девочку.
Повязала она ей передничек, положила в него глазки изумрудные да губки коралловые, пошептала заклинания и говорит; – Ну-ка надень!
Надела сиротка глазки и губки.
– А теперь повернись два раза.
Повернулась сиротка и такой стала красавицей, еще краше, чем была. Одежда на ней золотом сияет, на руках браслеты, в ушах серьги драгоценные.
Плеснула колдунья на князя живой водой, и встал тот живой да невредимый. Осмотрелся вокруг, видит: жена его стоит. Бросились они друг к другу на шею да сразу обо всем на свете забыли. Так домой к князю и ушли, обнявшись и не сказав колдунье ни слова. Обиделась колдунья на них и черную злобу затаила.
Живет князь с женой своей в радости да веселье. Сын у них подрастает потихонечку. Все хорошо, да однажды заболела княжеская жена. Лучших лекарей со всего света созывал князь – ничего не помогло. Околдовала колдунья сиротку злыми чарами – так и умерла она.
– Не захотела ты со мной живой жить, – проговорила колдунья, – так хоть я к тебе к мертвой приходить буду.
Долго тосковал князь, да слезами горю не поможешь. Выстроил он для жены своей хрустальную часовню, гроб там на золотых цепях повесил, а когда тоска его брала, приходил он к ней, подолгу сидел возле мертвой жены и смотрел на нее. А она и мертвая, как живая, лежала, словно уснула ненадолго и сейчас встанет, и все будет по-прежнему. Но шло время, а сиротка не вставала.
Пока сын князя и сиротки маленьким был, не давал князь ему в часовню ходить, на мать смотреть, но пришло время, и не мог уже князь удерживать мальчика, который хотел на мать хотя бы глазком одним взглянуть. А мальчику в княжеском доме ни в чем отказа не было. Наказал князь прислуге, чтобы та сыну не перечила, что ему захочется – пусть берет.
Как-то раз пошел княжеский сын на кухню, видит – корзина с яйцами стоит. Начал он с ними забавляться, да все и переколотил. Только одно осталось. Посмотрел княжеский сын на это яйцо, а оно все насквозь светится, словно из хрусталя сделано. И взяла мальчика горе-тоска.
– Поедем к маме, отец, хочу я ее повидать! Нечего делать, пришлось князю согласиться. Велел он запрячь пару лошадей. Едут они с сыном, едут. Приезжают к часовые. Открывают хрустальную дверь, и мальчишка сразу к матери. А она лежит, как живая. Стал княжеский сын яичком хрустальным по лицу матери своей катать: по одному глазу прокатит – глаз открывается, по другому прокатит – другой открывается. По руке яичком прокатит – рука поднимается, а потом но сердцу провел – забилось сердце, и встала сиротка из гроба, как будто и не было тех лет, что она мертвой в гробу лежала.
Разрушились чары старой колдуньи. Тут и сама колдунья объявилась:
– Ладно, девочка моя, больше я тебя мучить не буду, живи, как жила, раз тебя сын твой нашел.
Упала тут сиротка перед колдуньей на колени:
– Ты прости меня, бабушка, ведь это я сама виновата, что все время забывала о тебе, радуясь своему счастью. Теперь этого больше не будет!
Закатил князь на радостях пир на весь мир.
Со всех концов земли князей да царей созвали, а на самое почетное место колдунью усадили. А та, чтобы народ не пугать видом своим, повернулась вокруг себя два раза и превратилась в заморскую красавицу, да такую, что сам царь на балу за ней ухаживал.
Попировали, попировали да разошлись, а князь с женой и с сыном стали жить да поживать припеваючи.
И старую колдунью у себя в хоромах оставили и больше в избушку на курьих ножках не отпускали.

Сказка № 4903
Дата: 01.01.1970, 05:33
Ехал цыганский табор. Ехал себе да ехал. И вот время подошло на ночевку становиться.
Отыскали место, чтоб повыше да посуше да чтобы речка рядом была. Встали.
Шатры раскинули. Костры разожгли. А цыганята вокруг разбежались. Смотрят взрослые: несут цыганята кто патрон стреляный, кто сапог, а кто и шинель окровавленную.. Тащат цыганята все это и на костер бросают. А тут и ночь наступает. Только полночь минула, слышат цыгане: пальба началась. Со всех сторон стоны, крики. «Ура!» – кричит кто-то. Бегут солдаты, неизвестно откуда взявшиеся, на шатры бегут, падают, ползут, стреляют. Собаки цыганские приумолкли, хвосты поджали, а лошади в кучу сбились, храпят испуганно.
А потом один жеребец взбрыкнул и по полю помчался, а за ним и весь табун следом.
Подумали цыгане, не иначе воина началась. Всполошились. Старший кричит:
– Собирайтесь у шатров.
Собрались цыгане: кто топор схватил, кто – ружье и давай в солдат палить.
А кто куда стреляет – и сам не знает. Вроде бы попал, а вроде бы и нет.
Один чуть своего брата родного не убил в темноте, он ему солдатом показался.
И пока третьи петухи не пропели, раздавалась пальба, стоны и крики.
С рассветом упали цыгане в изнеможении.
– Что же это было? – спросил старший. – Ведь не сон же это, не спали мы.
Никто даже глаз не сомкнул. Подошла к старшему столетняя старуха-гадалка и говорит:
– Глупые вы, цыгане, чуть сами себя не поубивали, чуть сами себя топорами не порубили. Поглядите, что вокруг творится!
Осмотрелись цыгане и видят, что все их шатры костями забросаны, а вокруг скелеты лежат. Собрали цыгане все кости и сожгли на костре.
На следующую ночь все повторилось заново: стрельба, крики, стоны, только на этот раз покойники уже до шатров добрались, полога сорвали, подушки разбросали, перины – все повывернули, покрушили да поломали. А как третьи петухи пропели, снова стихло все.
– Бежать надо отсюда, – сказала наутро старуха-гадалка. – Но и мертвых тоже нельзя оставлять в таком виде. Надо похоронить их, как положено.
Собрали цыгане кости да скелеты, засыпали их землей, а старуха покропила холм чистой водой через решето и заклинание прочитала. Хотели было цыгане сразу же уехать, да старший отговорил:
– Пусть уж лучше они поубивают всех нас – останемся! Уж больно хочется увидеть, что на третью ночь будет!
Настала третья ночь. Разожгли цыгане костер, сели возле него, а вокруг костра черным углем круг очертили и закрестили его. Сидят, ждут. Едва наступила полночь, как раздался из-под земли стон да плач, по никто больше не стрелял и не появлялся. До рассвета стонала земля вокруг, а едва выглянуло солнце, все смолкло.

Сказка № 4902
Дата: 01.01.1970, 05:33
Издавна имя Пушкина среди цыган в почете за то, что он их добрым словам поминал, за то, что любил их, за то, что жил среди них, за то, что книги о них писал. Помните книгу об Алеко и Земфире? Так вот, среди цыган ходит история такая, что это Пушкин о своей жизни написал, когда бродил он с табором по России. Много лет уже этой истории...
Прогневал Пушкин царя, и хотел тот его сослать, да не удалось царю это дело. Скрылся Пушкин. Ходил он себе по России и как-то раз набрел на цыганский табор. Видит: стоят шатры, лошади по поляне гуляют, костры горят. Сидят цыгане возле костров, кушают, чай пьют, а рядом на пне кузница-ковальня устроена, тут же коней подковывают, молодежь здесь же песни под гитару поет.
Пушкин сразу в табор не пошел, остановился неподалеку, наблюдает. Видит он: пошла в лес цыганочка дровец набрать. А была цыганочка та молодой да красивой. Подошел к ней Пушкин, разговорился. А надо сказать, что вид у Пушкина к тому времени был не барский, долго ходил он по земле и пооборвался совсем. А сам по себе Пушкин был красавцем. Понравился он цыганке, привела она его к своему отцу. Так и остался Пушкин у цыган в таборе жить.
Повенчали Пушкина с Земфирой по цыганскому обычаю, как положено. И стали они жить-поживать. Предложил вожак Пушкину:
– Живи, как хочешь, морэ, делай, что пожелаешь: хочешь – на кузнице работай, хочешь – лошадьми занимайся – твоя воля.
Да только не стал Пушкин ни кузнецом, ни цыганским барышником. Сидел он себе на пеньке да книги свои писал. А еще рисовал много: детей цыганских рисовал, коней, как пляшут цыгане, как поют для богачей, как милостыню просят, как гадают – все как есть рисовал. Жаль только, что не дошли эти рисунки до наших дней: в таборе погибли при пожаре.
Долго ли, коротко ли, рождается у Земфиры сын от Пушкина. А тут, как на грех, влюбилась цыганка в одного таборного парня. Стала к нему на свидания ходить тайком.
Как-то раз ложится Пушкин с Земфирой в полог, да только глаза сомкнул, встала Земфира и ушла от него по росе на свидание. А тут ребенок заплакал. Проснулся Пушкин, глядит: нет жены. Кинулся он искать ее. Видит следы по росе от шатра ведут. Пошел Пушкин по следам и набрел на влюбленных. Сидят они у реки, обнимаются.
Великий гнев охватил Пушкина, и не сдержался он, выхватил цыганский нож и убил цыгана.
Собрался табор на цыганский суд. Слыханное ли дело: человека убили, да еще в своем таборе?! Стали разбираться, судить да рядить.
– Из-за ревности погиб цыган, – сказал вожак, – и ревность была правильной. Коли нарушила Земфира слово, данное тебе перед богом, то по закону следовало ее убить.
– Не мог убить я ее. Люблю я Земфиру по-прежнему, да и что бы сын мой делал, если бы я Земфиру убил? – ответил Пушкин.
Долго совещались старики и решили осудить Пушкина по старинному обычаю: посадить его на камень, а потом изгнать из табора. Только за убийство была такая кара. А когда сажали человека на камень, сердце его (так верили цыгане) должно было окаменеть для цыганского рода.
Посадили Пушкина на камень, а табор снялся с места и укатил в степь.

Сказка № 4901
Дата: 01.01.1970, 05:33
В одном старинном городе нашей России, примерно хотя бы в Москве, жил знаменитый цыган Пихта. Славился он во многих городах, и среди всех цыган много хорошего о нем говорили.
И тем был знаменит Пихта, что жил в богатстве и в роскоши, хотя ни разу в жнзни ничего ни у кого никогда не крал. Жил он оседло, лошадьми занимался: продавал, менял их на ярмарках и конных базарах. Тем и скопил свое большое состояние. Жил он с женой своей Рубиной счастливо, да только детей у них не было.
А в одном таборе кочевом жили два брата: старшего звали Хэладо, а младшего – Бота. Про этих братьев тоже прошла великая слава, что воровали очень много: лошадей угоняли табунами, деревни, лавки обворовывали – и ни разу не попались. Удачливы были братья Хэладо и Бота в воровстве.
Как-то раз пригнали братья лошадей на ярмарку, распродали их с большим барышом, а потом в трактир зашли, пить стали па радостях. Вот и говорит младший брат старшему:
– Братец мой Хэладо, ведь и вправду слава о нас среди цыган идет! За ловкость нашу, за удачу нас почитают. И на всем свете не найдется цыган, равных нам.
– Эх ты, братец мой, – отвечает ему старший брат, – разве это слава? Слыхал я, что в Москве живет цыган Пихта, не ворует, а живет богаче нас в десять раз.
– А что, братец мой, давай поедем, посмотрим на этого цыгана. Так ли он знаменит и так ли богат, как о нем цыгане говорят?
Сказано – сделано. Оседлали братья коней, запрягли телегу с добром и отправились. Подъезжают они к белокаменной и спрашивают:
– Скажите, любезные, где тут цыган Пихта проживает?
И всякий – мал и стар – показывал им дорогу. Удивлялись братья.
Подъехали они к дому Пихты.
Когда цыган к цыгану приезжает, то хоть небольшое, а гостеприимство должно быть ему оказано. У цыган гость в почете: будет ему и кусок хлеба, даже последний, будет ему и угол, где переночевать.
Когда братья зашли, Пихта сразу посадил их за стол и стал угощать. А за угощением и беседа пошла.
А какой у цыган первый вопрос при беседе?
– Какие вы цыгане? Какого рода-племени? Откуда приехали? – спросил Пихта.
Так у цыган знакомиться принято.
– Да вот, морэ, слыхал ли ты про двух братьев – Хэладо и Бота, что живут богато, что всю жизнь воруют и никогда не попадаются?
– Да, – ответил Пихта, – слыхал, не раз слыхал. Большая слава про этих цыган идет.
– Ну вот, мы и есть эти братья! А приехали мы, чтобы тебя повидать, потому что идет о тебе слава еще больше нашей.
Как узнал Пихта, какие гости к нему пожаловали, сразу приказал своим работникам поднять прислугу и накрыть богатый стол. И начался пир.
О чем цыгане за столом разговаривают?
Те, что лошадьми занимаются, про лошадей говорят, про конные ярмарки, про цепы и всякое такое, a тe, что воруют, – про воровство речь ведут.
Вот и завели братья про воровство разговор. Слушал их Пихта, слушал, а потом и говорит:
– Слушайте, чявалэ, знаю я тут одно место. Так вот, если бы вы украли в этом месте, то не то что вам, но и вашим детям до конца жизни добра хватит.
Сказать вору такую вещь – разве вор отстанет? Вот и стали братья допытываться:
– Что за место такое?
Только не просто так допытывались братья, а с подходом. Хитрые они были, знали, что если просто спросят, мол, где можно украсть больше богатства, то им никто такого места не укажет.
Вот они и решили издалека начать. А потом потихонечку к делу перейти, да не просто, а чтобы и Пихту подбить, хотя и знали, что тот отроду не воровал, даже куска хлеба за свою жизнь не украл.
Так или иначе, говорили братья с Пихтой до тех пор, пока тот не согласился идти с ними.
– Так где же это богатство скрыто?
– Да здесь же, в городе, – отвечает Пихта, – я тут все знаю. Как только наступит ночь, мы пойдем.
Настала ночь. Не сидится братьям, не терпится им, больно хочется побыстрее за дело приняться.
– Ну, ребята, берите каждый по мешку и пошли. Взяли мешки. Идут. Темно на улице. Город для братьев незнакомый. Не знают они, куда их Пихта ведет. А привел он их к старинному монастырю. Как увидели воры монастырь, испугались:
– Куда же ты нас привел?!
– Да вот в этом монастыре столько золота, что на десять жизней хватит, и взять его можно столько, сколько человек унести в силах.
Остановились братья и говорят:
– Слушай, друг наш любезный, в монастырь мы не пойдем. Хоть убей, не пойдем в монастырь. Ты скажи: у матери ребенка украсть – украдем! А в монастырь ни ногой. Ты что?
Раньше был такой закон.
Когда вор попадался на каком-то воровстве, его в тюрьму сажали, в Сибирь ссылали на каторгу, а если вора в церкви хватали, то сразу, без суда, не разбираясь, веревку на шею. За церковь один был суд – казнь! А потому, как ни уговаривал Пихта братьев, они только «нет» да «нет». Рассердился Пихта, сам к воротам пошел.
– Какие же вы воры? – кричит. – Я за свою жизнь ни разу не своровал, а иду, а вы... Какие же вы воры?!
Что поделать, пришлось и братьям идти.
Сбили они тяжелые монастырские замки с ворот и заходят. Зажигает Пихта свечи и начинает золото в мешки накладывать. Хорошо он знал, где это золото лежит, много раз видел, когда по своим делам в монастырь заезжал. Может, и ушли бы они незаметно, если бы все трое сразу золото по мешкам накладывали, но испугались братья, встали как вкопанные. Тут их сторож и увидел. А как увидал – тревогу поднял.
Сбежались монахи со всех сторон, скрутили цыган. Бросили их в темную келью и заперли дверь. А снаружи стражу поставили.
Охватила тут Боту и Хэладо тревога. Тоска на них навалилась. Поняли они, что расплата близка, приуныли.
– Что это вы головы повесили, чявалэ? Подождите, утро настанет – откупимся, у меня здесь все начальство знакомое, да и денег хватит, нечего за свою жизнь горевать...
– Плохо ты, морэ, законы знаешь, а еще в городе живешь, ведь потому мы боялись в монастырь идти, что за это воровство придется жизнью платить. Казнят нас утром, так и знай!
Погоревали братья, погоревали, и говорит один другому:
– Ну что, братец ты мой, много мы с тобой поворовали па своем веку, жили в богатстве и в славе, да, видно, конец нам пришел!
И заснули братья. А Пихта, когда дошли наконец до него слова братьев, за голову схватился, стал волосы на себе рвать:
– Боже мой! И что же заставило меня идти воровать? Мне ведь и своего богатства за всю жизнь не прожить.
И что же это меня черт попутал, в такое дело втянул?!
С этими горькими мыслями он п заснул. А во сне случилось с ним великое чудо. Спит Пихта п видит: лежит он в келье спящий, и подходит к нему женщина и начинает его будить, за плечо теребить.
– Встань, Пихта, встань, послушай, что я тебе скажу. Встает Пихта.
– Изменил ты жизни своей.
А потому и жизнь твоя переменится. Завтра утром откроется дверь, войдут палачи и поведут тебя на казнь вместе с братьями-конокрадами. И только я одна могу тебе помочь. Подумай хорошенько, даю тебе пять минут: или тебя казнят, пли возьмешь меня в жены. Свою жену бросишь, а возьмешь меня...
Не долго думал Пихта, когда услышал такие слова. «Чем казнь принимать, не лучше ли мне заново жениться», – решил он.
– Так вот что я тебе накажу.
Завтра будет все, как я тебе сейчас скажу. Поведут вас на казнь, но, прежде чем идти с ними, ты отдашь страже пакет, который сейчас от меня получишь.
Этот пакет передадут по начальству, и пойдет он все дальше и дальше, все выше и выше и дойдет до самого царя. Учти: все, что в этом пакете написано, ты должен пообещать доставить царю. Попроси только, чтобы отпустил он тебя ровно на две недели. А братья пусть в келье посидят до твоего возвращения.
Согласится царь на твои условия, отпустит тебя. Тогда приходи ты к своей жене Рубине и ночуй у нее три ночи. Но помни: это будут последние три ночи, которые ты с ней проведешь. А потом поезжай за город, есть там у реки старая мельница, у нее еще крыло сломано. Подъезжай к ней и жди меня...
Сказала женщина эти слова и словно сквозь землю провалилась, будто ее и не было. Проснулся Пихта в страхе и принялся будить братьев:
– Вставайте, ребята, вставайте, больно дивный сон мне показался.
– Что за сон?
– Да вот, туда-сюда, так и так, пришла ко мне во сне цыганка и пообещала, что, если возьму я ее в жены, она нас от казни спасет. Пакет обещала дать какой-то...
Глянули братья на Пихту с испугом, видят: у него в руках пакет, а на пакете золотыми буквами написано что-то. Переглянулись братья между собой и поняли, что не сон то был...
Настало утро, и все получилось так, как говорила цыганка. Открылись двери кельи, и вошли палачи. Только они собрались вывести цыган, как Пихта их остановил, пакет подал. Прочитали палачи надпись на пакете и снова закрыли цыган на ключ и удалились.
И пошел этот пакет все дальше и дальше, все выше и выше, и дошел этот пакет до самого царя. Прочитал царь, что там написано, и аж чуть до потолка не подпрыгнул. А написано там было вот что: «Не у царского деда, а в десятом-прадесятом поколении была в царском роду волшебная чудо-шашка. Взмахнешь шашкой один раз – десять человек замертво падают, взмахнешь другой – полк солдат как подкошенный лежит, взмахнешь третий раз – вся армия разбита! Верой и правдой служила эта шашка старому поколению и тебе послужила бы, царь, если бы не затеряли ее в давние года. Лишь только один я, цыган Пихта, знаю, где и как достать эту шашку. Но за это ты должен помиловать и отпустить меня и моих товарищей...» Удивился царь, да не поверил написанному, приказал он поднять все архивы старинные и разузнать, была ли на свете такая чудо-шашка. И вот принялись царские мудрецы эти архивы раскапывать. Подняли книги за три столетия и дочитались, что действительно был такой волшебный клинок. Доложили царю. Удивился царь:
– Как же так, я, царь, и не знаю, а какой-то цыган знает! А ну-ка привести его сюда! Может, и вправду он сумеет достать волшебный клинок?
И вот приводят Пихту к царю.
Огляделся цыган по сторонам, подивился на царское богатство.
– Правда ли, что ты можешь достать волшебную шашку? – спросил царь.
– Истинная правда, ваше царское величество, дайте мне две недели сроку, и я привезу вам ее. Но только одно условие: если я вам привезу шашку, то обещайте отпустить меня и двух моих товарищей па свободу.
Не мог царь устоять против такого соблазна, обещал отпустить Пихту и братьев-конокрадов на волю в обмен на волшебную шашку, только добавил в конце:
– Но учти, если не достанешь шашку к сроку или обманешь меня, ждет вас всех троих лютая смерть.
Издает царь указ в тот же час: «Цыган-конокрадов Боту и Хэладо держать под стражей, а цыгана Пихту отпустить по государственной надобности».
Вспомнил Пихта наказ цыганки и домой поехал к жене своей Рубине на три дня и три ночи. Приезжает он, и падает Рубина к нему на шею:
– Как же удалось тебе прийти?!
– Знала она уже о том, что случилось с ее мужем.
Рассказал Пихта, как было дело, ничего не утаил. Умной женщиной была Рубина, все поняла сразу.
– Чем, – говорит, – вам на казнь идти да смерть принимать, уж лучше женись на другой женщине и живи с ней. Будешь жив, глядишь, бог даст, и меня не забудешь.
Три ночи ночевал Пихта у своей жены, а когда кончился срок, собрал он рано утром свои пожитки и поехал за город к старой сломанной мельнице, туда, куда приказала прийти женщина, явившаяся ему во сне.
Много ли, мало ли времени прошло, глядит Пихта: на дороге пыль столбом поднялась, да конский топот раздался. Видит: едет тарантас, запряженный тройкой лошадей, и на тарантасе сидит та самая цыганка. Много видел Пихта в своей жизни лошадей, сам имел рысаков таких, что заглядишься, но подобных тем, что были у цыганки, не видывал. И вот подъезжает этот тарантас, груженный всяким добром, останавливается.
Как глянул Пихта на эту цыганку при свете дня, так аж глаза на лоб полезла у него – что это была за красавица!
Так хоть бы и не было казни, он бы на ней женился.
– Садись-ка на козлы, муж мой любимый, теперь у нас общие вожжи. И хотя водится у цыган, что жена во всем мужу должна подчиняться, но только сейчас, пока эти две недели не пройдут, придется тебе все исполнять, что я буду тебе приказывать.
Нечего делать, согласился Пихта. Тогда цыганка приказывает:
– Поворачивай коней и едем обратно.
Едут они день, едут два.
В пути шатер ставят, костер разводят, все, как положено. На третье утро говорит цыганка Пихте:
– Слушай, муж мой дорогой, знаю я, что ты богатый цыган, что жил всегда в достатке, своим домом.
Сейчас едем мы к отцу моему, я у него единственная дочь. Отец мой в двадцать раз тебя богаче. За полверсты от дома будут встречать нас его работники, будешь ты гулять у него целую неделю, а как кончится неделя – собирайся уезжать. Станет он тебя провожать да подарками одаривать, ничего для тебя не пожалеет, хоть пятьдесят лошадей бери – не откажет, и все лошади с телегами, полными добра. Только ты ничего не бери, скажи ему, мол, тесть мой любимый, как дочерью своей дорожишь, так подорожи и зятем своим. Не надо мне богатства твоего, у меня и своего хватает. Подари мне лучше вот эту шашку, что над кроватью висит на стене. Не сможет отец тебе отказать, а коли согласится, то и ты свою жизнь спасешь, потому что это и есть та самая шашка, которую ты обещал царю привезти.
Ну, как по-сказанному, так и по-писаному. Доезжают они наконец до дома отца. Да разве дом это – настоящий дворец! Выходят к ним навстречу работники, встречают, с тарантаса сойти помогают, коней распрягают да добро разгружают. Тут по лестнице спускается отец, старику годков восемьдесят, борода седая до пояса:
– Здравствуй, Зара, дочь моя единственная, здравствуй, Пихта, зять мой любимый! Почет гостю дорогому!
В дом заходите.
Взяли Пихту под руки, к столу повели. И пир начался: как же, мужа единственной дочери встречают.
Так в пирах да в веселье неделя проходит. Наступила пора расставания. Вышел старик провожать зятя с дочерью и говорит:
– Эй, работники, запрягайте лошадей, сколько Пихта прикажет, да грузите все мое богатство. Ни к чему оно мне, старику. Одна у меня дочь и зять один. Пускай все им и достанется.
Вспомнил тут Пихта наказ Зары и просит старика:
– Слушай, тесть мой любимый, мне твоего богатства не надобно, у меня и своего столько, что нам вдвоем всю жизнь не прожить. Подари-ка ты мне лучше вон ту шашку, что у тебя на стене висит.
Заплакал тут старик горькими слезами:
– Ах, зять ты мой дорогой, уж лучше бы ты меня в одной рубашке оставил, все богатство мое увез, чем эту шашку просить. Да ладно, так уж и быть, отдам ради дочери единственной, уж больно ты ей по сердцу пришелся.
И вот снова Пихта с Зарой подъезжают к Москве, к той старой мельнице, где когда-то встретились.
– А теперь, Пихта, ты должен оставить меня. Поставлю я здесь шатер и буду ждать тебя. А ты сразу к царю отправляйся да эту шашку отнеси и напомни ему о его обещании, чтобы не забыл он цыган-конокрадов на волю отпустить. А потом иди к своей жене, ночуй у нее три ночи и приходи ко мне на старую мельницу, на этот раз навсегда.
Так Пихта и сделал. Явился он ко дворцу, а стража его не пускает. Разве к царю просто так попадешь?
Доложили его царскому величеству, что какой-то цыган его спрашивает, говорит, шашку волшебную достал для царской милости. Как услышал царь – сразу пропустить велел. И вот Пихта предстал перед царем.
Увидел царь волшебную шашку, глазам своим не поверил, мудрецов царских зовет. Три дня возились мудрецы с этой шашкой, все надписи на ней изучали да с книгами старинными сверяли. И вышло по всему, что да – та самая волшебная шашка и есть. Доложили царю. Обрадовался царь:
– Сдержал ты свое слово, цыган, а потому и я от своего слова не отступлю. Дарую тебе свободу, тебе и твоим товарищам. Ступайте куда хотите, но скажи братьям-конокрадам, чтобы они больше не попадались, а не то вот она шашка!
Отпустили по царской милости Боту и Хэладо, вскочили они на коней, и только пыль столбом поднялась.
С той поры о них больше никто не слыхал.
Пошел Пихта к своей старой жене, а ноги в свои дом не идут: больно уж полюбилась ему Зара, забыть ее не может. А слово держать надо. Кое-как промучился три ночи и бегом на старую мельницу, к шатру, где его Зара дожидается.
– Все я сделал, как ты мне сказала, жена моя любимая, что мы дальше делать будем? Отвечает ему Зара:
– Теперь, муж мой дорогой, будем жить по цыганскому обычаю, теперь ты мой хозяин, ты и решай, что дальше делать. Хочешь – кочуй, где тебе понравится, не хочешь – дом поставим богатый. Живи, как ты жил, только меня не бросай.
Всю жизнь Пихта жил оседло, а покочевал немного, и так ему это понравилось, что решил он в кочевье пойти.
– Только, Зара, поедем мы с тобой в те места, где нас цыгане не знают, не могу я в этих краях кочевать.
Что обо мне люди скажут? Что бросил свою старую жену, а другую взял, что всю жизнь не воровал, а тут на воровстве попался? Нет, не могу я в этих местах кочевать. Поедем-ка мы с тобой в южные земли, за тысячи верст отсюда.
Сказано – сделано! Запрягли они лошадей и отправились в далекие места, где их никто не знал. Много цыганских таборов повстречали они на пути своем. Завидовали цыгане Пихте из-за жены его, потому что такой красавицы никто не видел. Удивлялись они, какие знаменитые лошади запряжены в их повозку. Как увидят – встанут, глаза выпучат, и каждый думает, мол, не иначе как вор этот цыган, а лошади эти краденые, не может быть, чтобы он их своим умом и талантом нажил.
Стали цыгане присматриваться к Пихте. Вот проходит время, видят цыгане: своим умом живет человек, не ворует, а меняет коней. Раз сменяет, два сменяет, глядишь – богатство его увеличивается. Стали приветствовать Пихту цыгане, и опять прошла о нем большая слава. Добрым он был человеком, и бедный люд всегда около него ютился.
Миновал год. Начала жена Пихты мучиться, рожать время подошло. Когда родился сын, подзывает Зара мужа и говорит:
– Вижу я, собираешься ты сына крестить. Но прости меня, муж мой любезный, уж больно нездоровится мне сейчас, не могу я в церковь ехать, давай дадим ему имя сами. Пока.
А когда я поправлюсь, тогда и окрестим.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Пихта, – только каким именем мы назовем его?
Стал думать Пихта, да только какое имя он ни скажет, все не нравится Заре, уже сто имен перебрали, а все жене не по нраву. Любил Пихта свою жену, уважал настолько, что никогда поперек ее слова не делал.
– Так дай, – говорит, – ты сама имя мальчику. Какое имя дашь – такое и будет.
– Давай, Пихта, – говорит Зара, – назовем нашего сына Бэнгом.
– Ну что ж, Бэнг так Бэнг, чем не имя для цыгана. На том и порешили. В тот же вечер Зара подзывает мужа и говорит ему:
– Ты послушай, Пихта, что я тебе скажу. Но только помни: выполни мою просьбу, и тогда все у нас будет хорошо. Ты видишь, как я болею сейчас, как мучаюсь. Прошу тебя, три дня не заходи ко мне в полог, иди в другое место и там отдыхай. А меня трое суток не касайся, даже одним глазом не смей на меня посмотреть.
Пообещал Пихта. Пошел в другой полог и лег отдыхать. День прошел, не терпится Пихте. «Как, – думает, – жена там моя, Зара? Может, ей помочь надо, принести что-нибудь?» Хотел было пойти к ней, да вспомнил о своем обещании. Второй день проходит.
Еще больше – заскучал Пихта. Хоть одним глазком хочет на жену свою посмотреть.
Настала третья ночь. Совсем Пихте невтерпеж.
– Да что же это такое! – крикнул он в сердцах. – Выходит, я даже на свою собственную жену взглянуть не могу?
И отправился он к Заре.
Открыл полог, глянул и аж окаменел. Сидит Зара в пологе, над тазом с водой склонилась и шепчет что-то, а на голове у нее рожки торчат. Испугался Пихта и вскрикнул, а она как вскочит:
– Что ты наделал?! Ну зачем ты не сдержал свое слово? Дождался бы утра, и жили бы мы с тобой припеваючи много лет. А теперь не жена я тебе. Колдовского заклятия смыть не могу.
Остается тебе сын наш Бэнг. Да только смотри береги его. Пройдет время, и станет он знаменитым цыганом. Таким знаменитым, что люди песни о нем сложат. А с тобой быть мне не судьба.
Да хотя бы и двадцать рогов па голове жены увидал Пихта, все равно бы от нее не отступился.
– Зара, жена моя дорогая, не уходи, не боюсь я колдовского заклятия, не пугают меня рога на твоей голове. Будем жить с тобой, как жили раньше.
– Нет, Пихта, нет, от судьбы не уйдешь! Вышла Зара из шатра и пошла в лес, а Пихта не отстает, бежит за ней следом и кричит:
– Не уходи, Зара, постой!
– Ax, Пихта, если бы ты трое суток не заходил в шатер, все было бы по-другому.
А лес все гуще и гуще. Вдруг останавливается Зара и оборачивается:
– Слушай, Пихта, мое последнее слово. Иди обратно в шатер, бери сына и отправляйся к своей старой жене Рубине. Пусть она поможет вырастить Бэнга.
Сказала так Зара и сгинула, словно и вовсе не было ее. Долго метался Пихта по лесу, кричал, звал жену свою, да только эхо одно откликалось ему. Утром, выбившись из сил, Пихта вернулся в табор. А вернувшись, запряг коня, нагрузил телегу скарбом, взял маленького Бэнга и поехал в родные места, к Рубине.
Обрадовалась Рубина его возвращению. А так как своих детей у нее не было, то привязалась она к Бэнгу, как к родному сыну. Только имени этого она слышать не могла и повезла ребенка в церковь крестить, где дали ему имя Вайда. Рос мальчик красивым, смышленым и здоровым. Когда ему исполнилось два года, со всей округи стали съезжаться цыгане посмотреть на такого красавца. А когда Рубина появлялась на ярмарках и Вайда-Бэнг, по-цыганскому обычаю, сидел у нее за спиной, собирались толпы зевак посмотреть на удивительно красивого цыганенка.
Год от года прибавлял Вайда в силе и в красоте. С детских лет приучил Пихта сына к лошадям, и все цыгане удивлялись, что даже самые дикие лошади слушались цыганенка.
Наконец исполнилось мальчику восемнадцать лет. Как-то раз подъезжает отец Вайды к большому цыганскому табору. Сделал шатер, а когда начало смеркаться, пошел к костру, где собрались старики-цыгане. Подсел в кружок и стал прислушиваться к общему разговору.
Говорили о лошадях. П вот вступил один старый цыган.
– Знаю я, – говорит, – про одну лошадь. Таких лошадей в мире не отыщешь. Никто еще на земле на эту лошадь не садился. Даже близко она человека не подпускает.
Зашумели цыгане, заговорили разом.
– Да где ж такая лошадь?
– Как так?
– Где достать ее, лошадь эту?
– А никак не достать, – ответил старый цыган, – за деньги ее не купить, а украсть – нет такого счастливого человека.
Снова заволновались, зашумели цыгане.
– Быть того не может, чтобы нельзя было украсть.
– А вот и говорю вам, что в жизни никому не украсть эту лошадь. Но есть такой слух, что живет па свете какой-то цыган, у которого сын есть по имени Бэнг. Так вот, этот Бэнг – единственный, кто может украсть эту лошадь.
Поднялся Пихта:
– Зачем ты над сыном моим смеешься? Откуда знаешь, что ему эта лошадь предназначена? Почему думаешь, что он сможет ее украсть? Ведь мой сын за свою жизнь даже корки хлеба не украл.
– А разве Бэнг это твой сын?
– Мой!
– Позови его сюда.
Позвал Пихта сына и говорит:
– Слушай, сынок, этот старик говорит, что ты можешь украсть какую-то диковинную лошадь и что никто, кроме тебя, этого сделать не сумеет.
– А где эта лошадь? – удивился Бэнг.
– На царской конюшне, – сказал старик. – Уже три года не могут найти этой лошади седока. Только ты один с ней справишься.
Не поверили цыгане, засмеялись, мол, как же так, взрослые не могут на лошади усидеть, а какой-то мальчишка придет, укротит, да еще и украдет ее. И лошадь-то из царской конюшни!
Там, почитай, одних слуг тысячи.
Запали в сердце Бэнга слова старика, неспокойно на душе у него стало.
– Отец, – говорит он, – отправишь меня – я поеду, а не отправишь – все равно убегу!
Да разве мог Пихта сына на такое дело отпустить? Сам только раз в жизни попытался своровать и то попался. А тут сын единственный, кровь родная.
Стал Пихта на сына кричать, плакать стал, уговаривать его, мол, ни за что не отпущу тебя, да разве его удержишь?
– Только дай мне, отец, своего серого коня и седло дай черкесское, золотом обитое, да уздечку дай серебряную, да рубашку дай парчовую, да сапоги дай сафьяновые.
Видит Пихта, что сына не удержать, согласился, сделал все, как Бэнг просил. И отправился Вайда-Бэнг к царскому дворцу.
Долго ли, коротко ли, подъехал он к царскому дворцу. А на балконе сидят две царские дочери – Милана да Белана. Заметили они красавца-цыгана, и загорелись у них щеки пунцовым огнем. Бросились они к отцу своему, царю-батюшке:
– Папенька, родненький, глянь, какой красавец едет на лошади! Мы такого отродясь не видывали.
Как бы узнать, откуда он приехал да зачем к нам пожаловал?
– Задержи его, папенька, позови сюда.
Любил царь дочерей своих и приказал слугам задержать цыгана и привести его во дворец. Привели красавца к царю, тот его и спрашивает:
– Откуда ты приехал, молодец, какого купца-барина сын? Как звать-величать тебя? Отвечает цыган:
– Не купца-барина сын я, а простого человека, рода цыганского, и зовут меня кто Вайдой, а кто Бэнгом.
– Не думал я, что ты из простого племени цыганского. Уж больно вид у тебя как у барина. Ну да ладно. А звать я тебя буду Вайдой, мне это имя больше нравится.
И вот в честь Вайды устроил царь бал. Пригласил знаменитых гостей: королей заморских, князей с женами да с дочерьми. Пусть полюбуются, какой в его королевстве красавец-цыган живет. Когда гости стали рассаживаться, то дочери царские – Милана да Белана – чуть не передрались между собой, кому рядом с Вайдушкой сидеть.
И чтобы никому обидно не было, посадили Вайду посередке между ними. А когда бал начался, то и вовсе скандал получился: какой женщине не захочется с таким красавцем потанцевать? И той хочется, и другой. Не рвать же цыгана па кусочки. Кончился бал, пир начался. Стали гости между собой разговоры вести. И так случилось, что о лошадях речь пошла. Ведь и среди царского рода любителей лошадей есть. А Вайде как будто того и нужно.
– Слушайте, – говорит он, – ваше царское величество, дошло до меня, что держите вы на своей конюшне коня диковинного, что лучше этого коня в целом свете не сыщешь, что три года не можете вы наши седока, который бы на нем минуту усидел. А что, если мне попробовать?
Тут гости подхватили наперебой:
– Прикажите, ваше царское величество! Ведь всем известно, что цыгане с лошадьми обращаться умеют, что ездоки и седоки они знаменитые.
– А что, если дать попробовать этому цыгану на коня сесть диковинного? Пусть попытает счастья. А нам потеха великая будет.
А тут и дочери царские вступились за цыгана. Им и хочется красавца на коне посмотреть, и боязно за него, а вдруг что случится, может, упадет, расшибется насмерть. Но все-таки любопытство пересилило. Так или иначе, разрешил царь вывести для Вайды коня. Вышли все гости во двор, расположились, ждут, что дальше будет.
Подошел Вайда к коню, а царь кричит ему вслед:
– Только смотри, цыган, по двору катайся, а за ворота не смей! Знаю я вас!
А у Вайды сердце замирает.
Ведь известно, что цыганский характер буйный, необузданный, приедет домой да скажет, что на царской лошади катался, – разговору на сто лет вперед хватит. Ну да ладно!
Перед тем как сесть па копя, велел Вайда положить на пего свое седло, золотом обитое, да уздечку накинуть отцовскую, серебряную да кнут взял в руки цыганский, черемуховый. Только тогда он и вскочил па копя. А как вскочил да пустил коня по двору один раз, второй раз, а на третий – махнул кнутом да поскакал прочь со двора.
Тут все гости сразу в одни голос закричали:
– Ай-ай-ай! Цыган коня украл!
Да разве от царя так просто убежишь? Ведь это не из деревенской конюшни коня увести. Кинулись навстречу Вайде тысячи слуг, перегородили дорогу, стащили Вайду с седла, руки назад закрутили да к царю привели.
«Эх, – думает Вайда, – обманул меня старик, на беду свою поверил я ему, не суждено мне этого коня украсть».
Нахмурил царь брови, а Милана с Беланой на колени перед ним бухнулись:
– Папенька, миленький, пощади Вайдушку. Ведь ты три года не мог своему коню седока подыскать, а сел он – и будто для него конь этот растился. Не губи ты его. А подари-ка ты ему лучше коня диковинного, прояви милость царскую.
Что делать царю? Серчай по серчай, а гости смотрят, как он поведет себя. Отрубишь цыгану голову, скажут, что, мол, жестокий да несправедливый да дочерей своих не любит, с другой стороны, с конем больно жалко расставаться.
– Эх, была не была! Бери, Вайда, этого коня, всё равно на нем ездить некому!
– Бери, Вайда, бери, – захлопали в ладоши Милана с Беланой, – это подарок наш. Но смотри не забывай нас, хоть изредка проведывай. Нам с тобой и часок посидеть приятно.
Полюбили царские дочери цыгана, да заикнуться о том батюшке своему не смеют. Где это видано, чтобы царским дочерям да за простого цыгана замуж идти?
Оформили на коня царский указ, записали лошадиную родословную, чтобы никто этого коня у цыгана не отобрал, и отпустили подобру-поздорову.
Пристегнул Вайда к своему царскому коню отцовского серого, а сам думает: «А ведь уведут у меня диковинного коня, не посмотрят на царские документы, из зависти уведут. Дай-ка я его перекрашу!» Как подумал, так и сделал. И стал диковинный конь по виду похожим на клячу дохлую. Поехал Вайда на базар, продал отцовского серого и поехал к себе домой.
Уже полдороги проехал он, как повстречался ему цыганский табор. У самой реки, на лужайке, шатры стоят. Подъезжает Вайда к самому богатому шатру, видит: старуха-цыганка сидит возле него. Решил Вайда не открываться, что он – цыган.
– Здравствуйте, – сказал Вайда.
– Здравствуй, молодец, – ответила ему старуха, – здравствуй, большой барин. Вижу, хочешь судьбу испытать. Эй, Ружа, иди сюда. Барин большой приехал, погадать хочет.
Приоткинулся полог шатра, и вышла Ружа. Как увидел Вайда ее, чуть с седла не слетел. Такой красавицы он в жизни не встречал. Стала Ружа ему гадать, деньги с него брать. Сколько ни просит – он дает. Заходит Ружа в шатер к брату и говорит:
– Братец мой, богатый барин попался, сколько денег ни прошу – не торгуется, сразу дает. А брат ей отвечает:
– Слушай, Ружа, не бери ты с него много денег, а возьми для меня его рубаху парчовую, уж больно хороша она. Больно уж хочется мне в ней походить, покрасоваться.
Снова стала гадать Ружа, а когда Вайда начал ей деньги давать, принялась она просить его:
– Не надо мне денег твоих, большой барин, подари мне лучше рубаху свою парчовую для брата. Молчит Вайда да знай себе деньги кладет. Снова прибежала Ружа к брату, а тот на своем стоит:
– Не бери денег, сестрица, как хочешь, а рубаху парчовую с него возьми.
Только села Ружа в третий раз гадать Вайде, как тот говорит ей по-цыгански:
– Не гадать я к тебе приехал, Ружа-красавица, а, узнав о красоте твоей, приехал свататься.
– Не отдаст меня тебе брат мой. Уже много цыган приезжало, да все без толку. Видно, судьба моя век одной вековать.
– Ты не печалься, Ружица, скажи только: любишь меня пли нет?
Ничего не сказала Ружа, только лицо у нее раскраснелось да глаза разгорелись.
– Согласна ли ты бежать со мной?
– Что ты, Вайдушка, не уйти нам от брата, снарядит он погоню и убьет и тебя и меня. Есть у моего брата конь один – еще никто этого коня перескакать не мог. И нам от него не уехать.
– А какой масти конь?
– Вороной. Брат мой на нем в город на бега выезжает, на бегах скачет. Многие люди там собираются: богачи из богачей с рысаками заморскими. Но никто еще не смог моего брата обскакать.
– Слушай, Ружа, что я скажу тебе, я сейчас пойду к твоему брату и вызову его на поединок. Если он победит меня, то я его коня откуплю, хоть десять цен он за него запросит, но если мой конь первым придет, то ты встань у круга, а я тебя на седло схвачу и увезу.
Согласилась Ружа. Полюбила она Вайду всем сердцем своим и готова была с ним ехать хоть на край света.
Одно только тревожило ее душу: боялась она, как бы брат не отомстил Вайде за нее. Пошла Ружа к брату, позвала его:
– Иди, братец, барин сам тебя кличет, дело у него к тебе, говорит.
Вышел брат к Вайде:
– Здравствуй, гость наш, что хотел ты? – Прослышал я, что богатые лошади есть у вас, богатые да знаменитые.
– Есть у меня лошадки, верно люди говорят.
– А не продашь ли ты мне какую-нибудь? Но только такую, чтобы смог я на ней все призы на скачках забрать...
– Можно и такую, – сказал брат Ружи и вывел красивую гнедую лошадь. – Смотри какая красавица!
– Нет, друг дорогой, – покачал головой Вайда. – Таких кляч мне не надобно.
– Хорошо, возьми тогда другую, – недовольно поморщился брат и вывел серую лошадь. Какая это была лошадь!
Не лошадь, а загляденье: стройная, грива до колен, волнами спадает, не бежит, а летит над землей.
– Слушай, приятель, ты, я вижу, обмануть меня собрался, – не на шутку рассердился Вайда. – Таких лошадей ты беднякам предлагай, а мне выводи дорогую, чтобы под стать была.
– Дорогую, говоришь, – усмехнулся брат. – Что ж, есть у меня такая лошадь, да только не хватит у тебя денег, чтобы купить ее.
– Такую мне и пригони.
Выводит брат Ружи вороного коня. Как ударит этот конь копытом – искры летят, как заржет – деревья клонятся.
– Хорош конь, – сказал Вайда.
– Назначай цену, покупаю!
Тут брат Ружи назначил такую цену, за которую можно было целый табун таких лошадей купить. Тогда Вайда ему и говорит:
– Ты думаешь, что я не знаю цену лошадям?! Твоя лошадь стоит в десять раз меньше той цены, которую ты за нее назначил. Но я куплю ее, хотя с одним условием, Мы сейчас выедем с тобой на круг, и если твоя лошадь мою перескачет, то я заплачу тебе твою цену, но если моя лошадь убежит от твоей – то такую лошадь мне и Христа ради не надо.
– А ты покажи мне свою лошадку, – попросил брат Ружи, и когда Вайда вывел своего коня, цыган аж со смеху упал и по земле стал кататься: за всю свою жизнь он такого урода не видывал.
Шерсть на коне слиплась, цвет не поймешь какой, одно только и было у коня, что стройный, а так – кляча клячей.
– Тебе ли с таким конем со мной состязаться? Да я тебя три раза перескачу!
Так и порешили. Выехали они на круг. Махнула Ружа платком, и рванулись кони вперед. Пока брат один круг объезжал, Вайда уже три раза по кругу проехал, а четвертый раз не стал, подскочил к Руже, бросил ее в седло и крикнул по-цыгански:
– Приезжай ко мне за парчовой рубахой, для шурина своего ничего не пожалею!
А брат кричит вдогонку:
– Что ж ты, как волк овцу, схватил и уехал... Эй, люди! Скачите в погоню...
Но недолго длилась погоня, потому что поняли цыгане: не догнать им диковинного коня. Так и вернулись они ни с чем.
А Вайда приехал домой на царском скакуне и привез жену-красавицу. И долго после этого о нем слава шла среди цыган. Прожил Вайда-Бэнг с женой своей Ружей счастливую удивительную жизнь, но об этом сложили цыгане другие сказки и песни.

Перепубликация материалов данной коллекции-сказок.
Разрешается только с обязательным проставлением активной ссылки на первоисточник!
© 2015-2023