Сказка № 262 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Один старик все ругал свою жену:
Вот, — говорит, — я пашу, у меня работа тяжелая, а ты дома сидишь, ничего не делаешь.
А она говорит:
Ну что ж, давай поменяемся: я пахать поеду, а ты дома оставайся, тут дела немного, ты и отдохнешь.
Так и сделали: она в поле поехала, а старика дома оставила. А дела дала ему совсем мало: хлебы испечь, масло сбить да клушку с цыплятами покараулить. Вот и все, всего три дела.
Остался старик дома. Хочется ему поскорее все дела переделать. Вот он всех цыплят на одну ниточку к клушке привязал, чтобы коршун не утащил, хлебы замесил, печку истопил, посажал в печку хлебы, а сам сел масло сбивать. Бьет он масло, услыхал — клушка кричит. Он выбежал, видит — понес коршун всех цыплят вместе с клушкой. Они все на одной ниточке привязаны, ну, коршун всех и потащил. Старик думает: «Он далеко не улетит, ему тяжело, где-нибудь сядет». И вот он пахталку на спину привязал и побежал за коршуном. Думал так: «Пока я бегаю, масло-то и собьется. Два дела сделаю: и коршуна догоню, и масло собью».
Бегал старик за коршуном, бегал, споткнулся да упал, пахталка разбилась, сметана по земле потекла. И цыплят не отнял и сметану пролил. Вот тебе и два дела! Ну, что же делать? Надо идти домой.
Пришел старик домой. Надо хлебы вынимать. Заглянул в печку, а хлебы-то в уголь сгорели. Нахозяйничал старик: цыплят у него коршун утащил, сметану пролил, хлебы сгорели. Плохое дело. Жена приедет — что ей сказать? И надумал старик: «Хоть цыплят до нее высижу, поменьше ругаться будет». Положил он яиц в кошелку, залез в подпечку и сел цыплят высиживать.
Вот приехала старикова жена с поля, стала лошадь выпрягать, сама думает: «Что же старик плохо встречает? Хоть бы лошадь выпряг». Прибрала она лошадь, идет в избу. Старика нет, а под печкой клушка клохчет. Она поглядела, а там не клушка, а старик. Она его вытащила, стала спрашивать:
Давай сказывай, что ты дома делал?
Стал старик рассказывать. И тут уж старикова жена увидела, что у ее старика ничего с домашними делами не получается.
И все у них пошло, как и прежде: старик пашет, а старуха дома со всеми делами управляется. Только с тех пор перестал старик жену за безделье ругать. | |
Сказка № 261 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Шла по дороге старуха и нашла лапоть. Пришла в деревню и просится:
Пустите меня ночевать!
Ну, ночуй — ночлега с собой не носят.
А куда бы мне лапоть положить?
Клади под лавку.
Нет, мой лапоть привык в курятнике спать.
И положила лапоть с курами.
Утром встала и говорит:
Где-то моя курочка?
Что ты, старуха, — говорит ей мужик, — ведь у тебя лапоть был!
Нет, у меня курочка была! А не хотите отдать, пойду по судам, засужу!
Ну, мужик и отдал ей курочку.
Старуха пошла дальше путем-дорогой. Шла, шла — опять вечер.
Приходит в деревню и просится:
Пустите меня ночевать!
Ночуй, ночуй — ночлега с собой не носят.
А куда бы мне курочку положить?
Пусть с нашими курочками ночует.
Нет, моя курочка привыкла с гусями.
И посадила курочку с гусями.
А на другой день встала:
Где моя гусочка?
Какая твоя гусочка? Ведь у тебя была курочка!
Нет, у меня была гусочка! Отдайте гусочку, а то пойду по судам, по боярам, засужу!
Отдали ей гусочку. Взяла старуха гусочку и пошла путем-дорогой. День к вечеру клонится. Старуха опять ночевать выпросилась и спрашивает:
А куда гусочку на ночлег пустите?
Да клади с нашими гусями.
Нет, моя гусочка привыкла к овечкам.
Ну, клади ее с овечками.
Старуха положила гусочку к овечкам.
Ночь проспала, утром спрашивает:
Давайте мою овечку!
Что ты, что ты, ведь у тебя гусочка была!
Нет, у меня была овечка! Не отдадите овечку, пойду к воеводе судиться, засужу!
Делать нечего — отдали ей овечку.
Взяла она овечку и пошла путем-дорогой.
Опять день к вечеру клонится. Выпросилась ночевать и говорит:
Моя овечка привыкла дома к бычкам, кладите ее с вашими бычками ночевать.
Ну, пусть она с бычками переночует.
Встала утром старуха:
Где-то мой бычок?
Какой бычок? Ведь у тебя овечка была!
Знать ничего не знаю! У меня бычок был! Отдайте бычка, а то к самому царю пойду, засужу!
Погоревал хозяин — делать нечего, отдал ей бычка.
Старуха запрягла бычка в сани, поехала и поет:
За лапоть — куру,
За куру — гуся,
За гуся — овечку,
За овечку — бычка...
Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй — не стой...
Навстречу ей идет лиса:
Подвези, бабушка!
Садись в сани.
Села лиса в сани, и запели они со старухой:
Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй — не стой...
Навстречу идет волк:
Пусти, бабка, в сани!
Садись.
Волк сел. Запели они втроем:
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй — не стой...
Навстречу — медведь:
Пусти в сани!
Садись.
Повалился медведь в сани и оглоблю сломал.
Старуха говорит:
Поди, лиса, в лес, принеси оглоблю!
Пошла лиса в лес и принесла осиновый прутик.
Не годится осиновый прутик на оглоблю.
Послала старуха волка. Пошел волк в лес, принес кривую, гнилую березу.
Не годится кривая, гнилая береза на оглоблю.
Послала старуха медведя. Пошел медведь в лес и притащил большую ель — едва донес.
Рассердилась старуха. Пошла сама за оглоблей.
Только ушла — медведь кинулся на бычка и задавил его. Волк шкуру ободрал. Лиса кишочки съела. Потом медведь, волк да лиса набили шкуру соломой и поставили около саней, а сами убежали.
Вернулась старуха из леса с оглоблей, приладила ее, села в сани и запела:
Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй — не стой...
А бычок ни с места. Стегнула бычка, он и упал. Тут только старуха поняла, что от бычка-то осталась одна шкура.
Заплакала старуха и пошла одна путем-дорогою. | |
Сказка № 260 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке:
Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
А старуха в ответ:
Вот там на гвоздике повесь!
Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
Где хошь, там и заночуешь!
Ах ты старая ведьма! Я те глухоту-то вылечу! — И полез было с кулаками. — Подавай на стол!
Да нечего, родимый!
Вари кашицу!
Да не из чего, родимый!
Давай топор, я из топора сварю!
«Что за диво! — думает баба. — Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит!»
Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил-варил, попробовал и говорит:
Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!
Баба принесла ему круп. Опять варил-варил, попробовал и говорит:
Совсем бы готово, только б маслом сдобрить!
Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу:
Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли да принимайся за ложку: станем кашицу есть!
Похлебали вдвоем кашицу.
Старуха спрашивает:
Служивый! Когда ж топор будем есть?
Да, вишь, он не уварился, — отвечал солдат, — где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю!
Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.
Вот так-то солдат и кашицы поел и топор унес! | |
Сказка № 259 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много, ни мало прошло времени — померла старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная.
Пошел старик по соседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу; только и соседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу; а у них на селе был поп куда жадный, несовестливый.
Потрудись, — говорит, — батюшка, старуху похоронить.
А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!
Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю — с лихвой заплачу; право слово, заплачу!
Поп не захотел и речей стариковых слушать:
Коли нет денег, не смей и ходить сюда!
«Что делать, — думает старик, — пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху».
Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и стал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся. Копал, копал и выкопал котелок, глянул — а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался: «Слава тебе господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху». Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.
Ну, с деньгами знамое дело — все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли, и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина и кушаньев и закусок разных — всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу.
Только в двери, а поп на него:
Сказано тебе толком, старый, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!
Не серчай, батюшка! — просит его старик. — Вот тебе золотой — похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!
Поп взял деньги и не знает, как старика принять-то, где посадить, какими речами умилить:
Ну, старичок, будь в надеже, все будет сделано.
Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:
Вишь, говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал...
Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует.
После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось: и вино-то, и кушанья, и закуски разные — всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
Отобедали гости и стали по своим домам расходиться; вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор, поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха — все равно как перед богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь, н поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обокрал?
Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!
И рассказал, как дело было.
Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает — и день и ночь думает: «Такой ледащий мужичишка и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?»
Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветали.
Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?
Есть.
Ну ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.
Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру — со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
Бери, матка, иглу с ниткою, закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.
Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.
Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
Кто там?
Черт...
Наше место свято! — завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.
Слушай, старик! — говорит поп. — От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами, не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал — думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!
Глянул старик в окно — торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! — думает старик. — Наперед того без денег жил и опосля без них проживу!»
Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустился домой.
Воротился.
Ну, — говорит, — деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.
Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать — как польется кровь, как заорет он:
Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!
Начнет она пороть в ином месте — то же самое! Кругом к телу приросла козлиная шкура.
Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли — нет, ничего не помогло: так и осталась на попе козлиная шкура. | |
|
