Сказка № 2460 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Одна женщина постоянно терпела побои от мужа, жила в вечном страхе. Думала она, думала, как избавиться от мучений, пошла наконец к гадалке-знахарке и спросила:
- Что мне делать, бабушка? Ведь когда-нибудь муж забьет меня до смерти! Научи, как горю помочь!
А старуха подумала: \"Если муж бьет ее каждый день, значит, она очень болтлива, вечно мужу перечит, никогда не смолчит\".
И сказала старуха:
- Хорошо, дочка, сделаю так, чтобы муж тебя больше не трогал. Сходи-ка на рынок - купи кувшин для воды да водицей его наполни. А потом в воду всыпь пригоршню соли и приходи ко мне: я заговор знаю - пошепчу, и все на лад у вас пойдет!
Женщина побежала на базар, купила кувшин, воды в него налила, соли насыпала - и опять к старухе. Принесла. Пошептала старуха над кувшином и молвит:
- Ну, дочка, бери поскорей свой кувшин, в дом внеси и у стенки поставь. Пусть стоит там три дня и три ночи. А потом вот как делай: муж начнет ругаться - промолчи, что бы он ни сказал, и беги поскорей к этому кувшину, обеими руками возьми его и приложи к губам, будто пьешь. Так и сиди, пока муж ругаться не кончит. Вот увидишь - не тронет он тебя!
Жена обрадовалась, схватила кувшин, отнесла его в дом, продержала у стенки три дня и три ночи, а потом, когда муж стал ругаться, молча к кувшину отошла - будто воду пьет. Ну, муж поворчал и затих.
С тех пор как начнет муж браниться - жена тотчас к кувшину и молчит. Перестал муж ее бить. А жена все старуху нахваливает: вот, мол, сделала доброе дело! | |
Сказка № 5872 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Один человек только что построил новый дом. К нему подошел незнакомец и попросил приюта. Хозяин дома согласился. Так они и стали жить вместе. Жилец тщательно пересчитал, сколько в доме балок, сколько в полу досок, сколько на крыше листьев. Все это он записал, чтобы не забыть.
Прошел месяц. Хозяин дома сказал:
– Пожил ты в моем доме, пора и честь знать. Прошу тебя, переселись куда-нибудь. Сюда переезжает моя семья.
– Как так? – возразил жилец. – Это мой дом. Ты не смеешь гнать меня из моего собственного дома.
Спорили-спорили хозяин с жильцом и пошли к судье. Хозяин дома сказал:
– Я построил новый дом и пустил к себе этого человека пожить. Жил он в моем доме целый месяц. И вот теперь, когда я попросил его переехать, он отказывается, да еще утверждает, что дом принадлежит ему.
Жилец сказал:
– Наоборот, я построил новый дом и пустил к себе этого человека. Если дом действительно твой, то назови мне, сколько в нем балок, сколько половиц, сколько листьев на крыше.
– Я не считал. Но ведь дом все-таки мой. Тут вмешался судья и спросил жильца:
– Если ты продолжаешь утверждать, что дом твой, то сможешь ли ты сам назвать количество балок, половиц и листьев на крыше?
Жилец с готовностью назвал все числа, которые он давно записал.
«Наверное, он и есть хозяин дома. Откуда еще знать ему все эти числа?» – подумал судья и решил дело в пользу жильца. Хозяин не согласился с таким решением и повел жильца к королю.
«Неспроста запомнил он такие подробности», – подумал король, выслушав жильца. Затем он спросил:
– А скажи-ка мне, что под сваями лежит?
– Ничего не лежит, – отвечал с поклоном жилец.
– В юго-восточном углу земля была очень сырой, поэтому я подложил под сваю деревянные чурки, – вмешался хозяин.
Король послал слуг проверить, правду ли сказал хозяин. Когда в юго-восточном углу под сваей действительно оказались чурки, король вынес решение:
– Значит, ты и есть хозяин этого дома. А тот, кто пересчитал все листья на крыше, но не знает, что под сваями, – явный обманщик, и его следует наказать по закону. | |
Сказка № 4707 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жили в Нунлигране три брата: старший-Виютку, силач, средний-Анику, копьеносец, и младший-Суплякын, бегун. Все трое лучшими воинами и удачливыми охотниками были.
Однажды односельчане сообщили им, что с юга прибыл беглец, который бежит на север. Виютку велел позвать к себе беглеца. Виютку спросил его:
– Откуда пришел ты к нам, человек? Какие вести принес из дальних краев? Человек сказал:
– Оттуда бегу, с юга. Опять в наши береговые селения пришли танныты, грабят имущество, убивают мужчин, уводят с собой наших женщин и детей.
Виютку сказал:
– А-а, вон как! А до какого места дошли они? Далеко ли отсюда?
– Сейчас танныты еще далеко.
Виютку сказал:
– Если они далеко, оставайся здесь с нами. Будем готовиться к встрече с врагом. Разве ты боишься умереть за своих людей?
Человек остался в Нунлигране. После этого с юга прибыло еще много беглецов. Всех, кто бежал от таннытов, Виютку удерживал в Нунлигране. И когда много людей стало, Виютку разделил всех мужчин на три отряда: борцов, бегунов и копьеносцев.
Каждый день Виютку устраивал военное учение всех мужчин и юношей, а после-военные игры: бегуны состязались в беге, борцы – в борьбе и поднятии тяжестей, а копьеносцы-в метании копий по целям и в фехтовании.
Так Виютку держал под своим началом всех мужчин.
Когда дни стали длиннее, Виютку стал посылать своего младшего брата, Суплякына-бегуна, в разведку к заливу Каньиник. Бегом отправлялся Суплякын в дальнюю разведку и к заходу солнца возвращался в Нунлигран. Так ходил он в разведку много раз, но враги всё еще не показывались. Тем временем Виютку продолжал обучать народ военному делу. Приказал он людям всех собак держать на привязи, чтобы злее стали. Однажды Суплякын отправился снова посмотреть, не идут ли враги по побережью залива Каньиник. На гору поднялся – кругом далеко видно. Вдруг видит Суплякын поднимающегося в гору человека в легких летних одеждах. Человек шел прямо к Суплякьгну. Встретившись, стали расспрашивать друг друга о вестях-новостях. Человек, пришедший от таннытов, сказал:
– О, оказывается, здесь еще человек! Суплякын ответил:
– Да, я человек, а ты кто? Пришелец сказал:
– Я таннытский человек, а ты чей? Суплякын сказал: – Я нунлигранский житель, охотник на морских зверей. Пришелец-танныт сказал:
– Я послан своим начальником посмотреть, не живут ли поблизости люди. Ведет нас начальник на северных людей, но во всех пройденных нами местах не нашли мы народа, все жители покинули свои селения и куда-то ушли. В иных местах есть женщины, старики и дети, но нет мужчин, наверное на север ушли.
Суплякын сказал:
– А-а, так это они все на дальний север ушли. Далеко к Уназику ушли. Затем Суплякын сказал еще:
– Вот хорошо, что встретил здесь тебя. А я ведь ищу таннытов, хочу к ним в пастухи или погонщики пойти. Здесь рядом нунлигранцы живут, ничего не делают, ничего не подозревают о приходе таннытов. Я хочу к вам пойти. Далеко ли вы находитесь?
Таннытский человек сказал:
– Через полмесяца наш караван будет здесь. Суплякын сказал:
– А-а, ну, я пока вернусь, а через несколько дней пойду к вам навстречу, если возьмете меня к себе.
Затем Суплякын повернулся и пошел домой, а таннытский человек обратно по своему следу пошел.
Пришел Суплякын в Нунлигран и сообщил Виютку:
– Скоро к нам придут танныты. Видел я их разведчика. Он сказал, что через полмесяца они придут в Нунлигран. Я ему сказал, что нунлигранцы ничего не знают, к войне не готовятся. Разведчик обратно по своему следу ушел.
На другой день Виютку собрал весь народ. Когда люди собрались, Виютку сказал им:
– Мы должны пойти навстречу таннытам. Надо их застать в пути, когда их караван через горы переваливать .будет. В походе оружие таннытов к нартам привязано. Нападем на них врасплох. Приготовьте своих собак. Все люди согласились со своим предводителем. Стали готовить снаряжение: луки, стрелы, копья и пращи. К нартам приторачивали дорожную пищу и запасную обувь.
На следующий день вышли в поход. Много собачьих упряжек составили большой караван нунлигранцев. Шли и шли много дней. Наконец приблизились к Танниритским горам. Скрытно остановились в ущелье Танниритских гор, за гребнем. Виютку стал наставлять своих воинов:
– Когда поднимемся на Танниритский гребень, там построитесь все парами незаметно от врага. Собак своих не выпуская из рук, будьте настороже. Когда я крикну вам, тотчас собак отпускайте, бросайтесь все с криком на вражий караван. А бегуны и копейщики не давайте таннытам убегать, догоняйте и убивайте. Когда одолеете, действуйте по своему усмотрению, а Анику и Суплякын помогут вам.
Так в прикрытии стали ждать таннытов, В это время Виютку продолжал обучать воинов военному ремеслу. Хорошо научились люди пользоваться копьями и луками, а из пращей бросали с такой силой, что разбивали китовые позвоночники. А сам Виютку, бросая из своей пращи в основание китовой челюсти, разбивал ее вдребезги.
Однажды Суплякын, поднявшись на гребень, увидел караван таннытов. Быстро спустившись, сообщил об этом Виютку.
Построились воины парами, каждый впереди себя держал по паре собак. Скрытно поднялись к вершине гребня, но не на самый гребень. Только Виютку с братьями взошел на вершину гребня осмотреть таннытский караван. Караван таннытов поднимался на Таннирит.
Как только голова каравана поднялась на Танниритский гребень, Виютку бросил боевой клич.
Люди с криками Ира! Ира! Ира! – ринулись вперед, спустив собак. Собаки с лаем набросились на оленьи упряжки, стали рвать и давить оленей. Перепуганные олени быстро помчались в разные стороны, давя ногами и нартами таннытов. Танныты растерялись, не успели вооружиться. Их оружие было привязано к нартам, они оказались без оленей и без оружия. Тех, кто хотел убежать, настигали бегуны и копейщики под началом Анику и Суплякына.
Воины Виютку быстро покончили с таннытами, оставив по старинному обычаю в живых двоих вражеских воинов. Виютку сказал этим людям:
– Идите и расскажите своим людям, как вы воевали с береговыми людьми. Пусть на будущее запомнят, что, идя войной против нас, должны сообщить нам об этом. Скажите, что мы готовы и будем ждать таннытов.
Виютку приказал дать тем людям дорожной пищи и запасную обувь. После этого они ушли.
Много добычи оставили танныты после боя. Все захваченное добро-копья, котлы, ножи, табак-Виютку поделил между своими воинами. После этого караван береговых вернулся в Нунлигран.
Всю зиму до весны обучал Виютку нунлигранцев пользоваться пращой. Устраивал состязания в беге и метании копья. Когда же наступила весна, стал Виютку скликать людей от Такывака на север до Аляюка.
На больших байдарах прибыли люди из северных селений в Нунлигран. Виютку сказал:
– Много лет не дают нам спокойно жить разбойники танныты. Впервые мы собрались все вместе в большое войско. Мы должны наказать таннытов.
Все войско на больших байдарах отплыло в страну таннытов. Через несколько дней причалили к таннытской земле. Здесь, не показываясь врагу, отдохнули три дня. После этого Виютку пошел показаться таннытам с горы. Танныты увидели его. Приготовились и пришли поближе к берету. Два войска недалеко друг от друга расположились. Провели здесь ночь.
Наутро таннытский вождь между своим шатром и берегом стал расхаживать взад и вперед, держа два лука в руках.
Виютку между своим шатром и берегом стал расхаживать тоже, держа два лука в руках. Когда солнце поднялось повыше, вождь таннытов поднял вверх два лука. Виютку заметил это и сделал то же самое. Затем Виютку сказал. своим товарищам:
– Война объявлена. Однако вы не спешите. Только когда подам вам знак, бросайте из пращей по вражескому войску.
Затем с холма стал спускаться с копьем таннытский воин.
Когда тот опустился, Виютку сказал своему брату Анику:
– Ну, иди ему навстречу.
Танныты стали расставлять кругом нарты. Вот Анику стал подниматься. Подошел к врагам. Танныт и Анику вошли в круг из нарт и начали драться копьями. Вдруг Виютку и его войско увидели, как в воздух копьем был подброшен человек. Когда он упал на землю, другой вонзил ему копье в грудь. Оказывается, это Анику убил своего противника. Тут Виютку крикнул:
– Вперед на таннытов! Теперь мы-победим! Тут нунлигранские пращники метнули из своих пращей в лагерь таннытов. Поднялись треск и крики в стане врага. А уназикские, янракинотские и сиреникские лучники пустили свои меткие стрелы. Затем все ринулись в лагерь таннытов. Войско таннытов было разбито наголову. Их вождь крикнул:
– Перестаньте убивать моих воинов! Виютку сказал:
– Уже поздно, береговые люди отомстили с честью своим врагам. Твои танныты почти все перебиты.
Всех, кто пытался убежать, настигал Суплякын с сиреникскими и уназикскими бегунами. Только трех таннытов оставили в живых воины Виютку. Оставшимся сказали:
– Идите и передайте всем вашим людям, что береговые объединились и не дадут больше таннытам делать набеги на свои селения.
После этого Виютку велел погрузить в байдары имущество таннытов: котлы, ножи, шкуры, пушнину, бубенцы и табак. Байдары погрузили, спустили на воду, и северяне отплыли домой.
В Нунлигране Виютку поделил добычу поровну между всеми воинами. Люди из северных селений вернулись домой. Это была последняя война с таннытами. С тех пор танныты перестали нападать на северных береговых людей. | |
Сказка № 543 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Право, впору было подумать, будто в пруду что-то случилось, а на самом-то деле ровно ничего. Только все утки, и те, что спокойно дремали себе на воде, и те, что вставали на голову вверх хвостами - они и это умеют, - вдруг заспешили на берег. На мокрой глине запечатлелись следы их лап, и издали еще долго-долго слышалось их кряканье.
Вода тоже взволновалась, а ведь всего за минуту перед тем она стояла недвижно, отражая в себе, как в зеркале, каждое деревцо, каждый кустик, старый крестьянский дом со слуховыми оконцами и ласточкиным гнездом, а главное - большой розовый куст в полном цвету, росший над водой у самой стены. Только все это стояло в воде вверх ногами, как перевернутая картина. Когда вода взволновалась, одно набежало на другое, и вся картина пропала. На воде тихо колыхались два перышка, оброненных утками; их вдруг словно погнало и закрутило ветром. Но ветра не было, и скоро они опять спокойно улеглись на воде. Сама вода тоже мало-помалу успокоилась, и в ней опять отчетливо отразился домик с ласточкиным гнездом и розовый куст со всеми его розами. Они были чудо как хороши, но сами об этом не знали - им ведь никто об этом не говорил. Солнце просвечивало сквозь их нежные ароматные лепестки, и на душе у роз было так же хорошо, как у нас в минуты тихого счастливого раздумья.
- Как прекрасна жизнь! - говорили розы. - Одного только хотелось бы нам - поцеловать теплое красное солнышко да вон те розы в воде. Они так похожи на нас! А еще нам хотелось бы расцеловать и тех миленьких птенчиков вон там, внизу. Наверху, над нами, тоже есть птенчики, они высовывают из гнезда головки и попискивают. У них еще нет перышек, как у отца с матерью. Да, славные у нас соседи и вверху и внизу. Ах, как хороша жизнь!
Птенчики наверху и внизу - нижние-то только отражение верхних - были воробьи, мать и отец их - тоже. Они завладели пустовавшим с прошлого года ласточкиным гнездом и расположились в нем как у себя дома.
- Что это плавает по воде? Утиные дети? - спросили воробьишки, увидав утиные перья.
- Не задавайте глупых вопросов! - отвечала воробьихамать. - Не видите разве, что это перья, живое платье, какое ношу и я, какое будет и у вас,
- только наше-то потоньше! Неплохо бы положить эти перышки в гнездо - они славно греют. Хотелось бы мне знать, чего испугались утки. Должно быть, что-нибудь случилось там под водой, не меня же они испугались... Хотя, положим, я довольно громко сказала вам \"Пип!\". Тупоголовые розы должны бы знать, что случилось, но они никогда ничего не знают, только глядятся на себя в пруд да пахнут. Ох, как они мне надоели, эти соседи!
- Послушайте-ка этих милых птенцов наверху! - сказали розы. - Они тоже начинают пробовать голос. Они еще не умеют, но скоро научатся щебетать! То-то радости будет! Приятно иметь таких веселых соседей!
В это время к пруду подскакала пара лошадей на водопой. На одной сидел верхом деревенский парнишка. На нем ничего не было, он поснимал с себя все, одну только черную шляпу оставил. Она была черная, с широкими полями. Парнишка насвистывал, словно птица, и забрался с лошадьми на самую глубину пруда. Проезжая мимо розового куста, он сорвал розу, заткнул ее за ленту шляпы и теперь воображал себя страсть каким нарядным! Напоив лошадей, он уехал. Оставшиеся розы глядели вслед уехавшей и спрашивали друг друга:
- Куда это она отправилась?
Но никто этого не знал.
- Я бы тоже не прочь пуститься по белу свету! - сказала одна роза. - Только нам и в своей зелени неплохо! Днем солнышко пригревает, ночью небо светится еще краше! На нем много маленьких дырочек, через них и видать!
Дырочками они считали звезды - розам ведь можно и не знать, что такое звезды.
- Мы оживляем собою весь дом! - сказала воробьиха. - К тому же ласточкины гнезда приносят счастье, как говорят люди. Вот почему они так рады нам! Но соседи, соседи!.. Этакий вот розовый куст у стены только разводит сырость. Надеюсь, когда-нибудь его уберут отсюда, и на его месте вырастет хлеб. Розы на то только и годны, чтоб любоваться ими да пахнуть, самое большее - торчать в шляпе. От моей матери я слыхала, что они каждый год опадают, и тогда жена крестьянина собирает их и пересыпает солью, причем они получают уже какое-то французское имя, не могу его выговорить, да и без нужды мне. Потом их подогревают на огне, чтобы они были душистее. Вот и все. Они только на то и годятся, чтобы услаждать нос да глаза. Поняли?..
Настал вечер, в теплом воздухе заплясали комары и мошки, облака окрасились пурпуром, запел соловей. Пел он для роз о том, что красота - это как солнечный свет на земле, что красота живет вечно. А розы думали, что соловей поет о самом себе, и не мудрено, что они так думали. Им и в голову не приходило, что песня эта - о них, они лишь радовались ей и думали: \"А не могут ли и все воробьишки стать соловьями?\"
- Мы отлично понимаем, что поет эта птица, - сказали воробьишки. - Вот только одно слово нам непонятно: что такое \"красота\"?
- Так, ничего, - отвечала им мать. - Одна видимость! На господском дворе у голубей есть свой дом, там их каждый день угощают горохом и зернами - я, к слову сказать, едала с ними, и вы тоже будете: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - так вот, там во дворе есть две птицы с зелеными шеями и гребешком на голове. Хвост у них может распускаться, и как распустится - ну что твое колесо, да еще переливается разными красками, так что глазам невтерпеж! Зовут этих птиц павлинами, вот это-то и есть красота. Пообщипать их немножко - и выглядели бы не лучше нашего брата. Я бы их заклевала, не будь они такие большие.
- Я их заклюю, - сказал самый маленький, совсем еще голенький воробышек.
В доме жила молодая чета - муж и жена. Они очень любили друг друга; оба были такие работящие и расторопные, и в доме у них было очень нарядно и уютно. Каждое воскресное утро молодая женщина набирала целый букет самых красивых роз и ставила его в кувшине с водой на большой деревянный сундук.
- Вот я и вижу, что сегодня воскресенье! - говаривал молодой муж и целовал свою милую женушку; потом оба усаживались рядом, а солнце светило в окно, озаряя свежие розы и молодую чету.
- Глядеть на них тошно! - говорила воробьиха, заглянув из гнезда в комнату, и улетала.
Так повторялось из воскресенья в воскресенье, ведь свежие розы появлялись в кувшине каждое воскресное утро: розовый куст цвел все так же пышно. Тем временем воробышки уже успели опериться и тоже хотели полетать с матерью, но воробьиха сказала им:
- Сидите дома!
И они остались сидеть.
А она летела, летела, да и попала лапкой в силок из конского волоса, который закрепили на ветке мальчишки-птицеловы. Петля так и впилась воробьихе в лапку, словно хотела перерезать ее, и боль-то была какая, страх-то какой! Мальчишки подскочили и грубо схватили птицу.
- Простой воробей! - сказали они, но все-таки не выпустили воробьиху, а понесли ее к себе на двор, угощая щелчками по носу всякий раз, как она попискивала.
А на дворе у них жил в это время старичок, который занимался варкой мыла для бороды и для рук, в шариках и кусках. Веселый такой старичок, вечно переходил с места на место, нигде не задерживался подолгу. Увидел он у мальчишек птицу, услышал, что они собираются выпустить ее на волю - зачем им простой воробей! - и сказал:
- Постойте! Мы наведем на нее красоту!
Услыхала это воробьиха и вся задрожала, а - старичок достал из своего ящика, где хранились чудесные краски, сусального золота, велел мальчишкам принести ему яйцо, обмазал белком всю птицу и облепил ее сусальным золотом, так что воробьиха стала вся позолоченная. Но она и не думала о таком великолепии, а только дрожала всем телом. А старичок оторвал лоскут от красной подкладки своей старой куртки, вырезал его зубчиками, как петушиный гребешок, и прилепил воробьихе на голову.
- Ну вот, теперь глядите, как полетит золотая птица! - сказал старичок, выпустил воробьиху, и она в страхе понеслась прочь. Вот блеску-то было! Все птицы - и воробьи, и даже ворона, которая не вчера родилась, - не на шутку перепугались, но все же пустились вслед за воробьихой, желая знать, что это за важная птица такая.
- Прраво, диво! Прраво, диво! - каркала ворона.
- Постой! Постой! - чирикали воробьи.
Но она не желала останавливаться. В страхе летела она домой, каждую минуту готовая упасть на землю, а птиц, летевших за ней, все прибавлялось и прибавлялось - и малых и больших. Некоторые подлетали к ней вплотную, чтобы клюнуть ее.
- Ишь ты! Ишь ты! - щебетали и чирикали они.
- Ишь ты! Ишь ты! - зачирикали и птенцы, когда она подлетела к своему гнезду. - Это, наверное, и есть павлин! Ишь какой цветастый! Глазам невтерпеж, как говорила мать. Пип! Это и есть красота!..
И они всем скопом принялись клевать ее, так что она никак не могла проскользнуть в гнездо. От ужаса она не могла даже сказать \"пип\", не то что \"я ваша мать\". Остальные птицы тоже принялись клевать воробьиху и выщипали у нее все перья. Обливаясь кровью, упала она в самую середину розового куста.
- Бедная пташка! - сказали розы. - Мы укроем тебя. Склони к нам свою головку!
Воробьиха еще раз распустила крылья, плотно прижала их к телу и умерла у своих соседок, свежих, прекрасных роз.
- Пип! - сказали воробышки. - Куда же это запропастилась мамаша? Неужто она нарочно выкинула такую штуку и нам теперь самим придется промышлять о себе? Гнездо она оставила нам в наследство, но вот обзаведемся мы семьями, кому ж из нас им владеть?
- Да уж для вас здесь места не будет, когда я обзаведусь женой и детьми! - сказал самый младший.
- А у меня побольше твоего будет и жен и детей! - сказал другой.
- А я старше вас всех! - сказал третий.
Воробышки заспорили, захлопали крылышками и ну клевать друг друга... И вдруг - бух! - попадали из гнезда один за другим. Но и лежа на земле врастяжку, они не переставали злиться, кривили головки набок и мигали глазом, который смотрел наверх. Манера дуться у них была своя.
Летать они кое-как уже умели; поупражнялись еще немножко и порешили расстаться, а чтобы узнавать друг друга при встрече, уговорились шаркать три раза левою ножкой и говорить \"пип\".
Гнездом завладел младший и постарался рассесться в нем как можно шире. Теперь он стал в нем полный хозяин, да только ненадолго. Ночью из окон дома полыхнуло пламя и ударило прямо под крышу, сухая солома мгновенно вспыхнула, и весь дом сгорел, а с ним вместе и воробей. Молодые супруги, к счастью, спаслись.
Наутро взошло солнце, и все вокруг смотрело так, словно освежилось за ночь сладким сном. Только на месте дома осталось лишь несколько черных обгорелых балок, опиравшихся на дымовую трубу, которая теперь была сама себе хозяйка. Пожарище еще сильно дымило, а розовый куст стоял все такой же свежий, цветущий, и каждая роза, каждая ветка отражались в тихой воде.
- Ах, что за прелесть - розы на фоне сгоревшего дома! - сказал какой-то прохожий. - Прелестнейшая картинка! Непременно надо зарисовать!
И он достал из кармана небольшую книжку с чистыми белыми страницами и карандаш - это был художник. Живо набросал он карандашом дымящиеся развалины, обгорелые балки, покосившуюся трубу - она заваливалась набок все больше и больше, - а на первом плане цветущий розовый куст. Он и в самом деле был прекрасен, ради него-то и рисовали картину.
Днем мимо пролетали два воробья, родившихся здесь.
- А где же дом-то? - сказали они. - Где гнездо? Пип! Все сгорело, и наш крепыш-братец тоже. Это ему за то, что он забрал себе гнездо. А розы таки уцелели! По-прежнему красуются своими красными щеками. У соседей несчастье, а им небось и горюшка мало! И заговаривать-то с ними нет охоты. Да и скверно тут стало - вот мое мнение!
И они улетели.
А как-то осенью выдался чудесный солнечный день - впору было подумать, что лето в разгаре. На дворе перед высоким крыльцом барской усадьбы было так сухо, так чисто; тут расхаживали голуби - и черные, и белые, и сизые; перья их так и блестели на солнце. Старые голубки-мамаши топорщили перышки и говорили молоденьким:
- В грруппы, в грруппы!
Так ведь было красивее и виднее.
- А кто эти серенькие крошки, что шмыгают у нас под ногами? - спросила старая голубка с зеленовато-красными глазами. - Эти серрые крошки!.. Серрые крошки!..
- Это воробышки! Хорошие птички! Мы ведь всегда славились своей кротостью, пусть поклюют с нами! Они никогда не вмешиваются в разговор и так мило шаркают лапкой.
Воробьи и в самом деле шаркали лапкой. Каждый из них шаркнул три раза левою лапкой и сказал \"пип\". Вот почему все сейчас же узнали друг друга
- это были три воробья из сгоревшего дома: третий-то, оказывается, остался жив.
- Изрядно тут кормят! - сказали воробьи.
А голуби гордо ходили друг вокруг друга, выпячивали грудь, судили да рядили.
- Видишь вон ту зобастую? Видишь, как она глотает горох? Ей достается слишком много! Ей достается самое лучшее! Курр! Курр! Висишь, какая она плешивая? Видишь эту хорошенькую злюку? - И глаза у всех делались красными от злости. - В грруппы! В грруппы! Серрые крошки! Серрые крошки! Курр! Курр!..
Так шло у них беспрерывно, и будет идти еще тысячу лет.
Воробьи как следует ели, как следует слушали и даже становились было в группы, только это им не шло. Насытившись, они ушли от голубей и стали перемывать им косточки, потом шмыгнули под забором прямо в сад. Дверь в комнату, выходившую в сад, была отворена, и один из воробьев, переевший, а потому очень храбрый, вспрыгнул на порог.
- Пип! - сказал он. - Какой я смелый!
- Пип! - сказал другой. - А я еще смелее!
И он прыгнул за порог. В комнате никого не было. Это отлично заметил третий воробышек, залетел в глубину комнаты и сказал:
- Входить так входить или вовсе не входить! Вот оно какое чудное, это человечье гнездо! А это что здесь поставлено? Нет, что же это такое?
Прямо перед ними цвели розы, отражаясь в воде, а рядом, опираясь на готовую упасть трубу, торчали обгорелые балки.
- Нет, что бы это могло быть? Как это сюда попало?
И все три воробья захотели перелететь через розы и трубу, но ударились прямо об стену. И розы, и труба были нарисованные - большая великолепная картина, которую художник написал по своему наброску.
- Пип! - сказали друг другу воробьи. - Это так, ничего! Одна видимость! Пип! Это красота! Можете вы это понять? Я не могу!
Тут в комнату вошли люди, и воробьи упорхнули.
Шли дни и годы. Голуби продолжали ворковать, если не сказать ворчать,
- злющие птицы! Воробьи мерзли и голодали зимой, а летом жили привольно.
Все они обзавелись семьями, или поженились, или как там еще это назвать. У них были птенцы, и каждый, разумеется, был прекраснее и умнее всех птенцов на свете. Все они жили в разных местах, а если встречались, то узнавали друг друга по троекратному шарканью левой ногой и по приветствию \"пип\". Самой старшей из воробьев, родившихся в ласточкином гнезде, была воробьиха. Она осталась в девицах, и у нее не было ни своего гнезда, ни птенцов. И вот ей вздумалось отправиться в какойнибудь большой город, и она полетела в Копенгаген.
Близ королевского дворца, на самом берегу канала, где стояли лодки с яблоками и глиняной посудой, увидела она большой разноцветный дом. Окна, широкие внизу, суживались кверху. Воробьиха посмотрела в окно, посмотрела в другое, и ей показалось, будто она заглянула в чашечки тюльпанов: все стены так и пестрели разными рисунками и завитушками, а в середине каждого тюльпана стояли белые люди: одни из мрамора, другие из гипса, но для воробья что мрамор, что гипс - все едино. На крыше здания стояла бронзовая колесница с бронзовыми конями, которыми правила богиня победы. Это был музей Торвальдсена.
- Блеску-то, блеску! - сказала воробьиха. - Это, верно, и есть красота. Пип! Но тут она побольше павлина.
Воробьиха еще с детства помнила, как мать рассказывала о самой большой красоте, какую ей довелось увидеть. Затем она слетела вниз, во двор. Там тоже было чудесно. На стенах были нарисованы пальмы и разные ветви, а посреди двора стоял большой цветущий розовый куст. Он склонял свои свежие ветви, усыпанные розами, к могильной плите. Воробьиха подлетела к ней, увидав там еще нескольких воробьев. \"Пип\"! И она трижды шаркнула левою лапкой. Этим приветствием она из года в год встречала всех воробьев, но никто не понимал его - раз расставшиеся встречаются не каждый день, - и теперь она повторила его просто по привычке. А тут глядь - два старых воробья и один молоденький тоже шаркнули трижды левою лапкой и сказали \"пип\".
- А, здравствуйте, здравствуйте!
Оказывается, это были два старых воробья из ласточкиного гнезда и один молодой отпрыск.
- Так вот где мы встретились! - сказали они. - Место тут знаменитое, вот только поживиться нечем! Вот она, красота-то! Пип!
Из боковых комнат, где стояли великолепные статуи, выходило во двор много людей. Все подходили к каменной плите, под которой покоился великий мастер, изваявший все эти мраморные статуи, и долго-долго стояли возле нее молча, с задумчивым, но светлым выражением на лице. Некоторые собирали опавшие розовые лепестки и прятали их на память. Среди посетителей были и прибывшие издалека - из Англии, Германии, Франции. Самая красивая из дам взяла одну розу и спрятала ее у себя на груди. Видя все это, воробьи подумали, что здесь царствуют розы и что все здание построено исключительно для них. По мнению воробьев, это было уж слишком большою честью для роз, но так как все люди выказывали им такое уважение, то и воробьи не захотели отставать от них.
- Пип! - сказали они и принялись мести землю хвостами, косясь на розы одним глазом. Прошло немного времени, и они узнали в розах своих старых соседей. И это действительно было так. Художник, срисовавший розовый куст и обгорелые развалины дома, выпросил у хозяев позволение выкопать куст и подарил его строителю музея. Прекраснее этих роз не было на свете, и строитель посадил весь куст на могиле Торвальдсена. И теперь розы цвели над ней как живое воплощение красоты и отдавали свои алые душистые лепестки на память людям, приезжавшим сюда из далеких стран.
- Вас определили на должность здесь в городе? - спросили воробьи, и розы кивнули им: они тоже узнали своих сереньких соседей и очень обрадовались встрече с ними.
- Как хороша жизнь! - сказали они. - Жить, цвести, встречаться со старыми друзьями, ежедневно видеть вокруг себя ласковые лица! Тут каждый день словно великий праздник.
- Пип! - сказали воробьи между собой. - Да это и вправду наши старые соседки. Мы-то знаем, откуда они взялись - с деревенского пруда! Пип! Ишь, в какую честь попали! Вот уж истинно счастье дается иным во сне. И что хорошего в этих красных кляксах, ума не приложу. А вон торчит увядший лепесток. Видим, видим!
И они клевали его до тех пор, пока он не упал, но розовый куст стоял все такой же свежий и зеленый. Розы благоухали на солнце над могилой Торвальдсена и склонялись к самой плите, как бы венчая своей красотой его бессмертное имя. | |
|
