Сказка № 3860 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Жили когда-то муж да жена. Муж был человек тих: скромный, знал разные ремесла, работал не покладая рук, и жили они так себе понемногу — ни шат-ко, ни валко. Однако время и заботы посеребрили его волосы и бороду так, что он в свои сорок лет выглядел глубоким стариком. В один из дней жена его собралась в баню. Пришла туда, а там необыкновенная суетня. Что такое? Оказывается, сейчас сюда приедет мыться жена придворного звездочета.
Хозяйка бани разгоняет моющихся женщин в разные стороны.
Здесь нельзя, тут нельзя, — говорит она.
И вот под музыку и пение прибывает в баню жена придворного звездочета с целой свитой женщин. Само собой понятно, что хозяйка бани в надежде сорвать побольше денег не знает куда только усадить ее и оказывает ей разные почести.
Жена этого человека была крайне всем этим обижена. Тем не менее она честь честью помылась в бане, а затем пришла домой и вечером заявляет своему мужу:
Вот что, муженек, либо стань придворным звездочетом, либо меня оставь.
Помилуй, жена, — отвечает он, — я ведь и писать-то не умею, куда же мне на должность придворного звездочета. Были бы хлеб да соль.
А жена пристает:
Нет, муж, как хочешь, а только стань придворным звездочетом, иначе я не буду жить с тобой.
Однако женщина была так красива, что бедняга не может от нее отказаться и начинает искать какой-нибудь выход. Он отправляется в кофейню, берет чашку кофе и погружается в думы. В это время к нему подходит один из его друзей.
Послушай! О чем ты призадумался? — спрашивает он, и тот рассказывает ему что и как.
А приятель этот как раз был дружком хозяйки бани.
Ты не волнуйся, я что-нибудь придумаю, — утешает он его и сразу же отправляется к своей милой.
Когда он рассказал ей обо всем, она и говорит:
Пусть тот человек придет в такой-то день к бане, сядет напротив, разложит перед собой кожу, на ней — бумагу, перо, чернильницу и другие вещи, а затем пусть начинает чертить и писать, будто он гадатель. Мы его дело устроим.
Как только она это сказала, приятель идет и сообщает тому человеку. А бедняга не то что писать, — не знает, как и перо-то держать в руке. Да нечего делать, он поступает так, как велела хозяйка бани. Как бы то ни было, все, кто входит и выходит из бани, принимают его за ученого человека — подлинного ходжу.
В тот день опять приезжает в баню жена придворного звездочета. А банщица, как раньше подучила хозяйка бани, во время мытья похищает у нее дорогой перстень. Хозяйка берет перстень, зарывает его в углу в мусор, а сама говорит об этом нашему гадателю.
Короче говоря, жена придворного звездочета вскоре замечает, что у нее пропал перстень.
Ах! — вскрикивает она.
Все находящиеся в бане волнуются, а хозяйка спокойно замечает:
Ханым-эфенди, против двери в баню сидит ходжа. Дадим ему погадать, — он очень хорошо открывает всякие тайны.
Не будем затягивать! Наш гадатель, поцарапав по бумаге, сообщает:
Ханым-эфенди, перстень в углу, среди мусора.
Хозяйка делает вид, что ей ничего не известно, приказывав служанкам искать перстень в мусоре. Ну, известное дело — перстень находится! Ходже дают дорогие подарки; он, радостный идет домой, но жена ничего не хочет, кроме должности звездочета.
Прошло сколько-то дней после этого, и вдруг во дворце у сул-тан-ханым пропадает перстень. А украла его одна из невольниц.) Ищут его и там и сям — не находят.
А как раз в тот день приходит во дворец к султанше жена придворного звездочета. Услыхав, что у султанши пропал перстень, она говорит:
У меня тоже как-то раз пропал перстень, но один ходжа сразу же указал, где он. Это очень знающий человек, прикажите его привести. — И указывает, где его можно найти.
Султан тут же посылает весть хозяйке бани.
А наш бедняга так боялся своей жены, что все дни проводил у бани.
И вдруг приходят дворцовые люди и забирают его. Рассказ наш сократим, а то, пожалуй, в беду влетим! Султанша приказывает:
Эй, ходжа, найди-ка мой перстень. Срок — до утра. Не разыщешь — голову с плеч долой!
И ходжу запирают в отдельную комнату.
Наступает ночь. Невольница, укравшая перстень, думает: «Вот теперь я пропала!» И сон не смыкает ее глаз. «Будь что будет, пойду попрошу у ходжи помощи». Тихо-тихо входит она в комнату ходжи. А ходжа трясся от страха сильнее, чем невольница. «О, ужас, не наступило ли уже утро?» — думает он. А в это время невольница припадает к его ногам и рукам.
Прости, о ходжа, перстень у меня. Если я попадусь, это будет мой последний день. Моя жизнь зависит от тебя, — просит и молит она его.
Ходжа думает про себя: «Аллах и сегодня послал мне удачу!» — а ей говорит:
Так-так, доченька, на свете чего не бывает! Ты не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. — Потом, помедлив немного, добавляет: — Слушай, доченька, дай проглотить перстень гусю, да только так, чтобы никто не видел и не знал, и надломи ему лапку. Иди, не бойся.
Девушка уходит и делает так, как он сказал.
Лишь только наступило утро, султан присылает за ходжой.
О шах, всю ночь я гадал; бросал песок, и мне привиделись птицы. Прикажи выпустить в сад всех, сколько ни есть во дворе кур, петухов, гусей, индюков и других птиц, — говорит ходжа.
Султан тотчас же приказал выпустить всех птиц в сад.
И так — ходжа впереди, а падишах и множество людей сзади — выходят в сад; ходжа держит в руке перо и все время чертит и пишет что-то на бумаге. Заметив хромого гуся, он говорит:
О шах, вот этого гуся прикажите поймать и зарезать: у него в желудке перстень.
И вот гуся того хватают, режут, из желудка его выпадает перстень, и все замирают от удивления.
А потом султан, прогуливаясь по саду, поймал кузнечика.
Ну-ка, ходжа, что у меня в руке? Узнай-ка! — спрашивает он, и у ходжи от испуга перехватило дыхание.
О шах, вам лгать нельзя, — отвечает тот покраснев и съежившись и, собираясь открыть свои проделки, шепчет: — Эх, кузнечик, раз прыгнешь, два прыгнешь — на третий попадешься!
Султан разжимает руку, и там оказывается кузнечик. Все захлопали в ладоши, а ходжа сам себе удивился. «Когда аллах помогает, так уж помогает!»
Султану все это очень понравилось.
И бывает же столько мудрости! — говорит он, тотчас делает ходжу своим придворным звездочетом, жалует разными подарками, а жена его достигает исполнения своего желания.
Они достигли цели, слышу,
А мы залезем-ка на крышу. | |
Сказка № 3859 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Давным-давно, теперь уж и не вспомнить, в решете ли, во соломе, когда верблюд выкликал вести громким голосом, когда я батюшкину люльку - скрип-скрип! - качала, тут матушка у дверей закричала. Я к ней скорей впопыхах, а батюшка-то из люльки - бах! То одного качаю, то другого, оба плачут. Тут матушка вскочила - да за чуприну, а батюшка - за дубину, и пошли меня гонять по углам! Я бегу мимо печки - хвать горячей каши, а сверху на меня горшок с простоквашей! Насилу спаслась, тут и сказка началась.
Жил на свете Кельоглан, и были у него отец с матерью. (К е л ь о г л а н - по-турецки \"лысый парень\", простоватый и удачливый парень, похожий на русского Иванушку-дурачка) Состарился отец, совсем плохой стал. Вот перед смертью и говорит сыну:
- Слушай, сынок, моё отцовское наставление. Никогда не имей дела с одним человеком. Человек этот малого росточка, на лице ни волосочка, глаз косой, звать Мусой. Даже пшеницу на его мельнице не мели.
Сказал так и покинул этот мир.
Мёртвые уходят, живые остаются. Много времени прошло с тех пор, наступила весна, потом лето. Однажды мать Кельоглана говорит ему:
- Отрада глаз моих, сынок мой Кель! Не осталось у нас ни муки, ни отрубей. И самим есть нечего, и скотина голодная. Возьми-ка ты пшеницы, отвези на мельницу, пусть смелют. Будет и нам еда, и скотине корм, вместе порадуемся.
- Хорошо, матушка, я так и сделаю,- сказал Кельоглан.
На рассвете вывел он ишака из хлева, навьючил на него мешки с пшеницей и с первыми птицами отправился в путь. Дорога к мельнице по горам-долам идет, а сама мельница у водопада стоит. Вода сверху падает, большое колесо крутит, а от него и жернова крутятся-поскрипывают, зернышки перемалывают.
Подходит Кельоглан к мельнице, и что же он видит? Сидит у двери человек малого росточка, на лице ни волосочка, глаз косой...
\"Эге,- думает Кельоглан.- Если еще и звать его Мусой, то лучше мне послушаться отцовского наставления\". Подошел он ближе к человеку и спрашивает:
- Как тебя зовут, уважаемый?
А тот отвечает невозмутимо:
- Мусой.
Понял Кельоглан, что это тот самый человек, о котором его отец предупреждал: малого росточка, на лице ни волосочка, глаз косой, звать Мусой. \"Нет,- думает,- не ослушаюсь я отцовского наставления, поеду отсюда скорей!\"
Развернул он своего ишака и погнал ко второй мельнице. В деревнях ведь мельниц много, не то что в городах. Но тот человек, малого росточка, на лице ни волосочка, рассердился: \"Вот я тебе покажу, как убегать от меня!\"
Вскочил и короткой дорогой обогнал Кельоглана, успел ко второй мельнице раньше его. Опять устроился перед дверью - ноги под себя, по-турецки, сидит себе, поглядывает.
Кельоглан плетётся чуть живой от усталости после крутых склонов да извилистых дорог. Только подошел к мельнице и тут же увидел Мусу.
- Ох, горе мне, горе мне! Опять он на мою голову!
Развернул скорей ишака, хлестнул его хворостиной, только собрался бежать, как Муса окликнул его:
- Напрасно стараешься, Кельоглан! В этой округе три мельницы, и все они принадлежат мне. Некуда тебе больше податься. Лучше уж смирись, давай я перемелю твою пшеницу.
- Нет уж,- молвил Кельоглан.- Не могу я ослушаться отцовского наставления, не буду молоть у тебя пшеницу. Счастливо оставаться!
- Погоди,- загородил ему путь Муса.- Давай заключим с тобой договор. Если я выйду победителем, то заберу твою пшеницу вместе с ишаком. Если ты выиграешь, отдаю тебе одну из моих мельниц.
- В чём же мы будем состязаться?
- Во вранье. Кто лучше соврёт, тот и выиграл. Согласен?
Ещё бы не согласен! Кельоглан ведь известный выдумщик!
Пожали они друг другу руки, и состязание началось. Первым повел свои россказни Муса:
- Вот послушай, Кельоглан! Отец-то мой был не мельником, а пахарем. Осенью сеял, зимой-весной ждал урожая, летом зерно молотил. Однажды на нашем гумне взошёл арбуз. Стали мы за ним ухаживать, чтобы лучше рос. Уж мы его холим, уж мы его поливаем, а он растёт-наливается. Такой большой вырос - с гору величиной! Созрел наш арбуз, и нанял отец дровосеков разрубить его. Взмахнул дровосек топором и уронил его прямо в арбуз. Что делать? Пришлось ему лезть в арбуз топор искать. Забрался внутрь, кружит, плутает, не может найти пропажи. Вдруг видит, неподалёку ещё какой-то человек ходит. Дровосек к нему: \"Земляк, я тут топор потерял, не попадался ли он тебе?\" Человек только рассмеялся в ответ:
\"О чем ты говоришь, земляк! Я караван верблюдов потерял, семь дней, семь ночей ищу, но до сих пор даже следов копыт не встретил!\" Делать нечего, пришлось нам всем взяться за поиски дровосека с топором и караванщика с верблюдами. Привел отец из города еще целый отряд дровосеков, и разрубили они наш арбуз пополам. Тут как хлынула из него вода, пошли потоки по горам, по холмам, дошли до самого Стамбула, и образовалось из них Мраморное море.
Остановился безбородый Муса, смотрит на Кельоглана. Тот почесал голову и говорит:
- Теперь послушай меня! Мой-то отец пчёл держал. Дело это нелегкое. Бывало, чуть свет - он уж на пасеке, считает, сколько пчел вылетело из улья. Вечером по штукам считает, сколько их вернулось в улей. Вот однажды пчела-хромоножка не прилетела домой. Опечалился отец, всю ночь не спал, думал: что же могло с ней случиться? Любил он эту пчелу за хороший мед. Думал, думал, к утру придумал. Взял мешочную иглу, воткнул ее в землю, встал на нее босой ногой и начал смотреть с высоты по сторонам. \"Вижу,- говорит,- как какой-то крестьянин в деревне Физане поймал нашу хромоножку, впряг ее в соху вместе с быком, теперь пашет на паре! Седлайте мне петуха поскорей!\" Я хвать петуха, оседлал его, и отец верхом поехал в Физан. Вызволил он нашу пчелу, но, пока ездил, седло натерло петуху спину. Смазали мы больное место ореховым маслом, и вдруг появился на этом месте ореховый росток. Мы и ахнуть не успели, как превратился он в огромное дерево. Опали с него листья, сделалось из них большое поле. Мы это поле засеяли, выросла на нем пшеница по пояс. Созрела пшеница, пришли мы с косами, только собрались косить, навстречу лисица - скок! Взмахнул отец косой, накинул лисе аркан на шею. Лиса бежит, а коса вокруг нее кружит. Так и выкосила все поле дочиста. Обмолотили мы пшеницу, позвали сборщика налогов, стали урожай считать. Меряем-меряем зерно и вдруг в одной из мер видим бумагу. Развернул ее отец, покрутил так и сяк, потом подает сборщику налогов: \"Погляди-ка, сынок, что тут написано, а то я никак не разберу\". Тот смотрит, а в бумажке вот что написано: \"Кельоглан победил, безбородый проглотил\".
Закончил Кельоглан свой рассказ, рассмеялся Муса до слёз.
- Молодец, Кельоглан! - говорит.- Ты еще только про мешочную иглу соврал, а я уж понял, что проиграл. Дальше мог бы и не утруждать себя. А ведь я, честно сказать, давно ищу такого человека, как ты. Забирай себе все три мои мельницы, смотри за ними хорошенько и заботься обо мне, пока я жив.
С тех пор Кельоглан, его мать и мельник зажили по-новому - весело и безбедно. | |
Сказка № 3858 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Давным-давно, когда верблюд был зазывалой, а блоха - брадобреем, так давно, что и не вспомнить, в решете ли, во соломе, когда я дядюшкину люльку - скрип-скрип! - качала, тут и сказочке начало.
Жил да был в те давние времена рябой петушок. У петуха какие заботы? Хоть рыжий, хоть рябой, хоть холеный, хоть худой - все одно: разок промолчать да два раза прокричать, а остальное время в мусорной куче вверх хвостом торчать. Ройся себе да поглядывай - вот и все петушиные дела.
Рябой петушок так и жил - то пел, то молчал, а больше в мусоре торчал. Вот однажды копался он, как всегда, в куче и нашел золотую монету. Нашел и растерялся от радости:
- Что же мне с этим золотым делать? Может, отнести Бейоглу? (Б е й о г л у - по-турецки \"сын бея\") Пусть у себя хранит, а как мне понадобится, заберу.
Приходит петушок к Бейоглу и говорит:
- Вот, Бейоглу, нашел я золотую монету и принес тебе. Хорошо я сделал или плохо?
- Конечно, хорошо, - отвечает Бейоглу.
- Возьмешь ли монету на хранение? Отдашь ли обратно, как придет время и мне она понадобится?
- Отдам, - сказал Бейоглу. - Я ведь сын бея. У меня все по чести-совести, я свое слово держу.
- О себе не толкуй, лучше скажи, могу ли я положиться на твое слово?
- Можешь, - кивнул Бейоглу.
- Тогда вот тебе мой золотой. И отдал рябой петушок свою монету Бейоглу. Время как вода течет. Пришел день, когда потребовались рябому петушку его денежки. \"Пойду-ка, - думает, - к Бейоглу, заберу свой золотой, разменяю его и потрачу\".
Отправился петушок в путь. Шел-шел и повстречал по дороге лису.
- Петушок, петушок, ты куда идешь? - спрашивает лиса.
- К Бейоглу иду, у него мой золотой хранится, надо забрать.
- Возьми меня с собой, вместе пойдем.
- Дорога далекая, устанешь, - молвит рябой петушок.
- Сколько смогу - столько пройду, а устану - так отстану.
- Раз так, то пошли.
Стало их теперь двое друзей, и пустились они в путь с разговорами. Не прошли и половины, как лиса задыхаться начала, язык у нее стал заплетаться.
- Устала я, братец петушок, нет больше моей моченьки!
- А я тебе что говорил?
- Правильно говорил. Не подумала я, вот и выбилась из сил. Что же мне теперь делать?
Поглядел на нее рябой петушок, подумал и говорит:
- Не беда! Лезь ко мне в живот, я тебя донесу. Забралась лиса к нему в живот, отыскала себе местечко, устроилась.
Идет петушок дальше. На этот раз встречается ему волк.
- Куда путь держишь, рябой петушок?
- Есть у меня один золотой, хранится у Бейоглу. Иду забирать его.
- Возьми меня с собой, вместе пойдем.
- Дорога далекая, устанешь.
- Сколько смогу - столько пройду, а устану - так отстану.
- Ну, коли так, пошли вместе.
Пустились они в путь. Идут рядышком, разговаривают. Дорога еще и близко к городу не подошла, а у волка сил не осталось, ноги подгибаются, язык заплетается.
- Устал я, братец петушок, нет больше моей моченьки!
- А я тебе что сказал, когда ты со мной просился?
- Сказал, что дорога далекая, устану.
- Выходит, правильно я говорил?
- Так-то оно так, только сейчас не будем об этом. Лучше скажи, что нам теперь делать? Пожалел рябой петушок волка:
- Лезь ко мне в живот, понесу и тебя тоже. Забрался волк к петушку в живот, отыскал себе месте ко, устроился.
А петушок шел-шел и пришел к реке. Шумит-бурлит река, белой пеной покрылась. Увидала рябого петушка, окликнула его:
- Ты куда путь держишь, петушок?
- В город, куда еще?
- А что за дела у тебя в городе?
- У Бейоглу мой золотой хранится, иду забирать его.
- Ах, ах! - завздыхала река. - Сколько лет теку, и ни разу не удалось мне свернуть в сторону, побывать в городе. Раз уж ты идешь туда, не возьмешь ли меня с собой?
- Я бы взял, да дорога далека, устанешь.
- Как устану - так отстану, потеку и остановлюсь. Ты только возьми меня с собой, а дальше не твоя забота.
- Ладно, - сказал рябой петушок и взял реку с собой. Идут они, идут с разговорами, не прошли и половины пути, как река заохала: вода у нее то светлеет, то мутнеет.
- Что такое?
- Нет моей моченьки, рябой петушок! - не выдержала река. - Совсем из сил выбилась. Видно, здесь конец моей дороженьке.
- А ведь я предупреждал тебя.
- Верно, предупреждал.
- Что же мне с тобой делать?
- Если хочешь, брось меня и иди своей дорогой. А хочешь - возьми меня к себе в живот и донеси до города. Когда-нибудь отплатится тебе добром за твое добро.
- Не надо мне никакой отплаты. Залезай ко мне в живот и пошли, не будем терять время на разговоры.
Теперь и река забралась в живот к рябому петушку, отыскала себе местечко, устроилась.
Наконец добрался рябой петушок до города, явился к Бейоглу и говорит:
- Вот я и пришел, Бейоглу.
- Добро пожаловать.
- Мне мой золотой потребовался. Давай его обратно.
- Какой еще золотой? Нет у меня никаких золотых. Я сын великого бея. Неужели унижусь до того, чтобы брать золотые у рябых петухов вроде тебя?
Начал рябой петушок увещевать обманщика:
- Не делай так, Бейоглу. Лучше добром отдай мой золотой. А то и у меня против тебя сила найдется. Тут Бейоглу как закричит:
- Ах ты, такой-сякой! Смеешь здесь разговаривать! Ну-ка, слуги, бросьте его в гусятник, пусть образумится!
Схватили рябого петушка и бросили в гусятник. Гуси шеи вытянули, зашипели, накинулись на петушка - сейчас заклюют, разорвут в клочья. Вдруг из живота петушка как выскочит лиса - мигом положила конец всему гусиному племени!
Выбрался рябой петушок из гусятника и опять явился к Бейоглу:
- Отдай золотой, Бейоглу! Я от своего не отступлюсь. А то и у меня против тебя сила найдётся.
- Ну-ка схватите его скорей и бросьте в загон к мулам пусть забьют его копытами до смерти! - приказывает Бейоглу слугам.
Схватили рябого петушка за крылышки и бросили к мулам. Как начали мулы лягаться! Чуть не убили бедного! Тут вылез из его живота волк, оскалил зубы да как зарычит:
- Стойте смирно, ни с места!
Набросился на мулов и порешил весь их род под корень. Выбрался рябой петушок из загона и опять идет к Бейоглу.
- Послушай меня, Бейоглу! Не делай того, что не подобает. Поступи достойно своего имени. Отдай мой золотой.
Бейоглу совсем рассвирепел:
- Да что же это за петух такой настырный? Когда я, наконец, избавлюсь от него? Бросьте его в печь, - слугам приказывает, - пусть обжарится хорошенько, съем петуха за ужином!
Схватили рябого петушка и бросили прямо в печь. Тут вырвалась река из его живота и погасила огонь. Не осталось в печи ни дыма, ни пламени.
Выбрался рябой петушок из этой беды и опять пришел к Бейоглу.
- Отдавай золотой, - говорит. Видит Бейоглу, что нет ему спасения от рябого петушка, и повелел слугам:
- Отведите петуха в мою сокровищницу. Пусть возьмет свой золотой.
Отвели петушка в сокровищницу Бейоглу, перебрал петушок все золотые монеты, что там были, нашел свою собственную, рассмеялся и отправился восвояси. Потом разменял золото, накупил ячменя и пшеницы. Зажили они с курами и цыплятами безбедно, и не было у них недостатка в еде и питье до конца дней. | |
Сказка № 3857 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Было то или не было, давно, когда я качал люльку своей матери, жил один падишах. Трёх сыновей и дочь вырастил тот падишах. Любил он детей больше власти своей. Не нужен ему весь мир, ни на что их не променяет. Для матери сыновья были слаще мёда, а дочь — что сливки к мёду. Только насладиться ими, своим мёдом и сливками, ей не пришлось — умерла. Дворец оделся в траур. И тогда чёрный везир сказал падишаху:
О мой падишах! Не вечен мрак чёрных дней! Детям нужна добрая мать, чтоб из всех десяти пальцев излучала свет.
Нарядил, разукрасил везир свою чёрную дочь и отдал её за падишаха. Отдать-то отдал, но из какого пальца у неё может заструиться свет, если на всех десяти пальцах дочери черного везира чернота! Аллах, не дай испытать на себе их зло! Раньше она улыбалась даже рабыням, теперь пришло её время, и на каждого она разными уловками и хитростями посадила черное пятно. Больше всех досталось сиротке, хуже всех пришлось сиротке... Стала она чернее чёрного — водой из сорока рек и то не отмоешь. Недаром учат: наговор опасен, как горные стремнины! Осрамила мачеха сиротку даже в глазах родного отца и добилась — падишах прогнал от себя дочь.
Прогнать — прогнал, да разве родные братья и сестра расстанутся? По ночам, склонив друг к другу головы, горевали вместе... Как-то мачеха подкралась к двери и подслушала. Как ворон, набросилась она на них:
Ах вы, горе на мою голову, опять собрались вместе и сговариваетесь против меня? Постойте, вот я спляшу для вас, чтоб судьба вам улыбнулась!
А были, оказывается, десять пальцев дочери черного везира не просто черными пальцами, могли они творить волшебные дела... И вот рано поутру все три брата превратились в птиц и взлетели ввысь! А их сестрица с черной судьбой не знала, куда деваться от горя. Смотрит на небо, ждет, но ни шума крыльев, ни дыханья братьев. Все птицы вернулись в свои гнезда, а их всё нет. Стал для неё дворец черным подземельем.
«Или я обойду все горы и найду их, или погибну. Что хорошего видела я, родившись на белый свет? Мне ли бояться смерти!» — подумала она и вечером, в непроглядную тьму, отправилась в дорогу. Мало ли шла, много ли шла, по горам, по долинам шла она шесть месяцев и одну осень и добралась до вершины горы. И черных, и белых птиц расспрашивала она о своих братьях, но никто не мог ей ничего ответить. Улетели они друг за другом, не оставив о себе ни памяти, ни перышка, ни словечка. И когда на горы выпал снег, из глаз сестры полились слезы. Горько-горько заплакала она. Да разве услышит и сжалится дочь везира, чтоб счастье её обернулось несчастьем?..
Посмотрела сирота кругом, и что бы вы думали? Три птицы, все три белые, кружатся над её головой! Вскинула она руки, как дерево ветви, но птицы продолжали кружиться, и ни одна из них не подлетела и не села на её ветку.
Колдовство! Превратила их мачеха в таких птиц, что только с заходом солнца, когда кругом всё покрывается мраком, возвращался к ним человеческий облик. Появляется на небе солнце, озаряется земля лучами, расправляют они крылья, улетают ввысь!
К ночи три птицы стали юношами, сестра узнала в них своих братьев. Начали они от радости целовать и обнимать друг друга, а потом стали изливать в слезах все свои горести и печали. Так провели они всю ночь.
А когда рассвело, три брата сказали ей:
Сестрица, мы устроим себе жилище в местах, где ни птица не пролетит, ни караван не пройдет. По ту сторону горы есть озеро, а посередине озера остров, а на самой середине острова стоит дом, полный аромата сосен и птичьего щебетанья! С рассветом мы возьмем тебя на крылья и умчим на остров. Не бойся, мы не уроним тебя, не думай об этом: наши крылья — крылья братьев, а не руки мачехи!
Так благодарили они свою сестрицу Седеф за верность.
Рано-рано утром три брата, превратившись в трех птиц, соединили свои крылья. Сестра на них, как на ковре, полетела ввысь... Не успела она закрыть и открыть глаза — добрались до острова! А место райское, но сестрица не глянула на деревья, раскинувшие свои ветви, не дотронулась до плодов, сладких как мед... Только братья, взмахнув крыльями, взмыли в небо, вошла она в озеро. Вода его избавляла от болезни, успокаивала горе. Со словами «Чистота, белизна!» сестрица Седеф опустилась в воду. Ни на щеках, ни на лбу следа черноты не осталось! И когда братья-птицы, вернувшись издалека, увидели её белее молока, чище воды, не было конца их радости:
Сестрица, сестрица, белее белого сестрица! Если Аллах исцелил раны, нанесенные тебе мачехой, он избавит и нас от птичьих перьев, тогда мы всю свою жизнь проведем в этом изумрудном дворце в ликовании!
Радовались, пока сон не настиг их и они не улеглись спать.
Говорят, с какими надеждами ляжет человек, то во сне и сбудется. Приснился сестре кто-то из семи святых или из сорока блаженных.
Дочь моя, — сказал он, — если ты свяжешь из травы рубашки и наденешь их на братьев, то всемогущий Аллах снимет с них колдовство, и они снова станут людьми. Но только помни — пока ты не кончишь работу, ты ни с кем не должна говорить. Если сможешь сдержаться, скажи «бисмиллях» и приступай к делу!
Проснулась сестрица Седеф и боится поверить своему сну. Можно ли теперь терять время, упускать такой случай! Как только братья улетели, нарвала она травы и стала вязать рубашки. К вечеру вернулись братья, спрашивают Седеф, что она вяжет, сестра молчит. Испугались братья:
Рука чёрной ведьмы-мачехи до всего дотянется, язык в любом месте достанет. С лица сестры сошла чернота, теперь она своим колдовством поранила ей язык!
И принялись как пчелы летать с цветка на цветок, собирать лечебные травы. А сестра продолжала вязать, не проронив ни слова.
Пусть братья-птицы ищут исцеление для сестрицы, они не знают о её сне!
Как-то в тех краях появился всадник — сын падишаха. Увидел он Седеф, подъехал к ней и стал спрашивать:
Ты роза с какой горы, из какого сада соловей?
Но и он ничего не добился. Взглянул и сказал себе: «Эхо пери!» Взглянул другой раз и сказал: «Это немая!» Сын падишаха полюбил Седеф, решил не откладывать свадьбу. Посадил он девушку на коня и отправился в путь.
По дороге навстречу им летели три птицы. Они начали кружиться над головой, словно желая укрыть их от солнца... Удивился сын падишаха. Не знал он, что три птицы — это три брата девушки... Ну что ж, ехали, ехали через горы и долины, не наступил ещё и вечер, добрались до дворца.
Станет ли перечить падишах сыну, когда его ожидает такая радость?.. В тот же вечер ударили в барабаны, начали пировать. Только Седеф не наряжалась, не украшала себя ожерельями: она вязала петлю за петлей, рубашку за рубашкой, чтоб исполнился её сон.
А один из слуг, оказывается, подглядывал за ней и обо всём падишаху доносил. Как-то вечером падишах сказал сыну:
Твоя избранница не пери и не простая девушка. Колдунья она, волшебница! Днем прилетают к ней три птицы и стучат в окно, а по вечерам зовут её в сад. Выходит она в эти часы и, набрав травы, возвращается — кто знает, какое зло она готовит тебе! Сын падишаха не верил, не слушал наветов, но решил сам своими глазами всё увидеть. Три дня и три ночи провел он в саду где Седеф встречалась с братьями и собирала траву. Поник головой сын падишаха, а девушку принялись допрашивать. Бедняжка вязанья не бросила, молча роняла слезы. Да, но кто будет считаться с её слезами?.. Молчит — значит соглашается!
Пусть погубит красавицу её красота! — сказали так и решили снести ей голову.
Палач занёс топор:
Скажи своё последнее желание! Молчит, вяжет.
Тогда готовься! — сказал палач. Девушка и тут не бросила вязанья.
Замахнулся палач, но тут появились три птицы, стали кружить над её головой. Палач не успел опустить топор: девушка кончила вязать рубашки и набросила их на птиц. О всемогущий Аллах, все три птицы превратились в стройных, как тростинки, джигитов. Обняли они свою сестрицу, а те, кто видел это, верно, за колдовство всё приняли, застыли в удивлении.
И вот тогда раскрылись уста Седеф и она сказала:
Палач, не убежит твоя плаха, отведи меня к падишаху! Я расскажу ему всё. Если он снова повелит казнить меня, то я готова положить голову под твой топор.
Послушался её палач. Со слезами на глазах она рассказала падишаху о кознях мачехи.
Падишах видит — девушка Седеф чище изумруда, взял её за руку, отвел к сыну. А своих дочерей отдал за её братьев. Сорок дней и сорок ночей длилась свадьба. Мачеху их, дочь чёрного везира, то ли на сорок частей разорвали, то ли на сорок кусков разрубили. Да, да, зло наказывают, а добрые дела торжествуют. Мы же теперь можем уйти. С неба ещё три яблока упало, это тем, кто не порочит других! | |
|
