Сказка № 4363 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 Жили были две птички, две соечки. Он и она - муж да жена. И так они хорошо жили, так друг друга любили, что однажды утром взяли – да и начали строить гнездо. Работают дружно, весело, прутик к прутику кладут, соломинку к соломинке. Да ещё шутят на лету, посмеиваются, будто и не трудятся они вовсе, а играют. Гнёздышко хорошее у них получается, удобное, просторное. И местечко для него соечки себе выбрали и уютное, и укромное, - на красивой еловой ветке.
Смотрела, смотрела из зарослей тростника на чужое счастье Бабка-Выпь и завидовала чёрной завистью. Сидит, насупилась, пасьянс раскладывает и соек на чем свет стоит ругает. Всё ей не так, не то: и гнездо-то у них плохое, щелявое, и приладили его криво-косо, ненадежно, и жена-то Соечка вовсе собой и не хороша. И что он в ней в худосочной нашел-то, этот недотёпа?
Стыдили бабку Выпь соседки коноплянки:
- А сама –то, сама! Дряхлая, сутулая, - к старости уж и поумнеть бы пора, да где там. Старика-то своего со свету сжила давно, дети от твоего нытья да капризов по миру разлетелись кто куда. От скуки маешься?
Вот вечером, как стемнеет, закусит Выпь соленым головастиком горькую, и завоет, как бык на всю округу диким голосом. Тут уж все во сне вздрагивают, не только птицы, но и звери.
А Заяц в норе зайчихе сказал, ворочаясь с боку на бок:
- Опять наша Выпивоха дурит. Нашла б она себе пару что ли. Или занялась бы чем-нибудь. А хоть бы за нашими зайчатами присматривала, всё дело. Вот были б у неё внуки, некогда ей было бы на луну выть. Надо с Кукушкой поговорить-посоветоваться. Она многих люди вывела. Пусть-ка подкинет ей пёстренькое яичко.
Сказано-сделано.
И вот, летела как-то по лесу Кукушка. Глядь, Выпь на кочке стоит на одной ноге, задумчивая такая, медитирует. Плюнет и круги на воде считает.
- Ба-буль! Ба-буль! – кричит ей Кукушка, - куда тебе яичко снести? Ну ка, подставляй гнездо! – смеётся.
- Кышь пошла, вертихвостка! Я тебе снесу! – замахала крыльями старуха. – Мне и одной-то в гнезде тесно!
И вдруг Бабка Выпь вспомнила про соек и решила злую шутку с ними сыграть. А соечек как раз дома не было, они улетели за овечьей шерсткой, чтобы мягкие постельки себе сделать.
- Постой, погоди, Кукушечка, я передумала. – замахала лысыми крыльями Выпь,- Во-о-н моё гнездо на еловой ветке, видишь? Клади милая, клади туда свое яйцо. Уж я высижу, уж я вынянчу твою деточку, будь покойна.
Обрадовалась Кукушка, что у её деток такоке хорошенькое гнёздышко будет. Села она в гнездо соечек, посидела и упорхнула. А пёстренькое яичко-то и осталось.
Вернулись вечером сойки из деревни, глядь - яичко!
- Чьё это? Чьё? Чьё яичко? – кричали они на весь лес. Никто не отозвался. Никто своё яичко не признал.
- Ну, значит, наше. Поздравляю тебя, жена!
- И я тебя, муженёк! Хорошее какое яичко, красивое, в модную мелкую крапинку! Я давно такое хотела, милый!
Рассмеялись они, обнялись, и решили: так тому и быть.
Стала Мама-Соечка яичко насиживать. И зажили они лучше прежнего.
А Бабка-Выпь старая, от беззвучного хохота трясется в осоке, крылья сухие потирает, победу свою отмечает.
- Посмотрим, как вы запоете, голубчики, когда у вас урод вылупится – ни в мать, ни в отца, а в проезжа молодца! А-ха-ха!
Пришло время, скорлупка треснула и на свет появился птенчик.
- Какой хорошенький! Дорогой, посмотри, как он похож на тебя клювиком! А глаза! А пушок на головке, как у меня в детстве! Ах, ты мой хороший, - от счастья мама-соечка вся светилась, папа и слов не находил от гордости, только улыбался про себя загадочно. Он важно прохаживался по ветке и получал от соседей поздравления.
Птенчик всем очень нравился. И пригожий, и крупненький, и здоровенький. Только горбатая Выпь не унималась, все бурчала мрачно:
- Рано радуетесь, простофили, вот посмотрим, как вы запляшете, когда этот Кукушонок начнет своего требовать.
И вправду, Птенчик рос и всё время просил есть.
- Ням-ням! Ням-ням-ням-ням-ням! Ещё- ещё-ещё! Ну?
И хоть сойки очень уставали, но все эти хлопоты были им в радость. Папа от нежности над сыночком аж заходился:
- Утю-тю, мой мальчик! Я сейчас передохну и снова полечу тебе за вкусненькой накой. Ну, что тебе поймать? Мушку? Или бабочку? Дорогая, посмотри, как он забавно ротик разевает, какой отменный аппетитик у нас. Вон какое пузико наел наш ангелочек! Ути-пути, маленький.
- Конечно, милый, он же растет прямо на глазах! Скоро будем учить его летать! Красота! Покажем ему целый мир! Вместе полетим на озеро, потом научим его строить гнёздышко. Эх, летит времечко, летит...
А Кукушонок уже лапками от нетерпения стучит, крылышками бьёт, да требовательно так:
- Жрать хочу, дайте жрать-жрать-жрать жрать-жрать!
Папа почесал в затылке и сказал задумчиво:
- Вот только манеры у нашего сыночка не очень... В кого бы это? Выпь-горбунья услыхала разговор и зашамкала авторитетно:
- Ясно в кого. Яблочко от яблоньки не далеко падает. Это в троюродную тетю, точно. Я знаю. Помню, была у вас одна такая непутёвая дальняя родственница, скандалистка.
А папа заслонил собой гнездо с женой и Кукушонком. Грудь вперед и заявляет, подбочась:
- Ну, зачем же в тетю? Я и сам, когда был подростком, орлом смотрел, гоголем ходил. Да уж! И ничего! Как видите, вырос порядочной птицей. Это у нашего сынка переходный возраст так проявляется. Это естественно. У всех так бывает. А вы, бабушка, лучше бы за своими делами занимались, а в чужие гнёзда носа не совали бы!
- Да вы!... Да я!... Да если б не я!..- задохнулась Выпь и поперхнулась злым словом. Пошла в свою осоку, ну, думает, я вам это припомню. Ишь, защитник-дуралей. Дай только срок. Я тебе глаза-то открою, света белого не взвидишь. И затаилась на время.
Соседи жаловаться стали родителям частенько. Уж больно Кукушонок хулиганистым рос. А соечкам все нипочём. Что бы он не натворил у папы и мамы готово оправдание. Сынок гнездо поломал - ничего, починим. Сынок желудями в белок из гнезда кидался- ну, уж простите его, он больше так не будет. Он ещё маленький у нас! Малыш плохими словами сверху взрослых обзывает - это он не со зла. Он просто услышал где-то, вот и повторяет, как попугай. Он даже не знает, что они означают. Вот как они его любили. И, не смотря ни на что, счастливы были.
Лопнуло терпенье у Бабки-Выпи. Взяла она гостинцев и пошла к Кукушонку. А соечки по делам из дома улетели. Бабка вошла, уселась за стол, поставила на стол свои склянки с вареньями-квашеньями и завыла-запричетала:
- Сиротиночка ты моя-а-а! Значит так. Слухай сюды. Ты им не родной. Мать твоя – Кукушка. И ты им ничего не должен. Ничему тебе учиться у них не надо, лишнее это. Ты свободная птица, никто тебе не указ. Понял?
И фотографию родной матери Кукушонку показала. Анфас и в профиль. Посидели они, поговорили. Наврала, оболгала Бабка-выпь соечек, а потом пошла домой и спать завалилась с чувством исполненного долга.
А птенчик задумался. И с толго самого дня стал он скрытен и замкнут. За советом или просто поболтать теперь Кукушоночек бежал не к маме или папе, а к Бабке-Выпи. А соечки и не против. Любят его пуще прежнего.
Прошло ещё какое-то время. Как-то утром Кукушонок встал на край гнезда, расправил крылья, потряс хвостиком, лапки напружинил и...
- Эй! Сынок! – вскинулись испуганные родители, - Стой! Ты куда ?
- Какой я Вам сынок, папаша? Во-первых, я - девочка. Во-вторых, я - кукушка. А в-третьих, не ваше дело. И нечего мне тут вопросы глупые задавать. Вы мне никто. Вот моя мать! И фотографию им в нос Кукушкину – раз!
Заплакали тут сойки, бросились перед Кукушонком на колени, плачут:
- Не бросай нас! Пожалей нас! Мы так тебя любим! Мы не сможем без тебя жить!
- Ладно, не нойте. Мне у вас нравится. Я поживу у вас пока что, так и быть. Только не будите рано и кормите получше.
А время-то идет. Все птенчики у других родителей уже сами себе мошек ловят. Только их кукушоночек весь день деньской в постельке валяется. Бедные соечки туда-сюда,туда-сюда носятся, кормят, кормят. А ребёнок их как с утра свой клюв кукушиный распахнёт,так целый день мнёт-уминает: завтрак, обед, ужин. А вечером шасть из гнезда-только её и видели. Утром шмыг в свой уголок - спать. Всё молчком, молчком. И слова ей не скажи.
Вот папа и говорит ей однажды:
- Деточка. Мы устали тебя кормить, нам бы отдохнуть уже. Мы больше так не можем. Надо тебе самой учиться ловить мошек, детка.
А она в ответ:
- Вы что, родители, совсем ку-ку? Я ещё маленькая. Вы обязаны меня кормить, пока я не вырасту. А не будете - я найду на вас управу. Нет такого закона, чтоб сирот голодом морить!
- Тогда начинай учиться вить гнездышки...
Не успел ей папа договорить, как Кукушка вскочила вся в слезах и вылетела вон. Искали соечки её, искали, звать и ждать устали. Пропала.
Вот, как-то ночью спит Заяц, обнявшись со своей Зайчихой. Вдруг, они слышат плачь и вой страшный.
- Что такое?- думают. Прислушались - ну так и есть, Выпь рыдает, убивается.
- Пойдем, чтоль, Зайка, посмотрим, а? Может, что у нее стряслось, может, помощь нужна?
- Ну, пошли.
Прибегают они, а там уже звери лесные собрались, судачат, перешёптываются, головами качают - что такое? А Бабка-Выпь рыдает, клюв подолом утирает, соечек ругает:
- Это все она, ихняя приёмная дочка. Вот, говорит, улетаю навсегда, отблагодарить тебя хочу. Ты одна была права, мне глаза открыла, оставляю тебе, мол, самое дорогое. Я и не подумала тогда худого-то. Просыпаюсь ночью по нужде, а у меня... Ой, го-о-оре мне-е-е! Под животом два пёстреньких яичка. В кра-а-пинку-у! Что ж я делать теперь с ними буду! Ой, внучатки мои, сиротиночки-и-и!
Как начали тут звери и птицы хохотать! А Заяц говорит:
- Пришел конец ночным кошмарам, тишина теперь воцарится в лесу! Некогда теперь Бабке- Выпи будет дурью маяться. Не бойся, бабуля, ты справишься!
Закружились тут звери – птицы в хороводе, пляшут и поют:
- Зреют на осинке сладки апельсинки! Зреют на осинке сладки апельсинки! Ха-ха-ха! Ай да Кукушка! Вот молодец!
Тут Заяц как цыкнет на них:
- Тихо! Ну, зачем вы так? Нехорошо. У Бабули-Выпи радость, детки скоро будут.
А Мама и Папа сойки стоят, глаз поднять не смеют. Папа Сойка вздохнул и говорит:
- Мы готовы взять себе пёстренькие яички. Будут у нас приёмные внучатки.
А мудрый Заяц им и в ответ:
- Тс-с-с! Тихо. Пора вам, и отдохнуть. У вас скоро и свои детки появятся. А одинокой Бабке Выпи сейчас очень нужны кукушатки. Вы, не плачте, соечки, не горюйте. Вы вырастили прекрасную Кукушку. Посмотрите, сколько радости, любви, нежной заботы приносит она одиноким птицам.
И наступил с тех пор в лесу мир и покой.
А Кукушка- горемыка, так и летает, летает по свету, подкидвывает в чужие дома пёстренькие яички. Ни деток у неё, ни мамы с папой, ни гнезда, ни доброго имени. Её не судить, а пожалеть нужно.
Вам так не кажется?
Екатерина Жданова | |
Сказка № 4362 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Прогуливался, однажды, Никита по саду и заметил кротиную нору. \"А не познакомиться ли мне с Кротом? - подумал Никита. - Не заглянуть ли мне к нему в гости?\" Превратился он в мальчика-с-пальчика и спустился в нору.
Смотрит, у входа фонарик на стенке висит, под ним табличка: \"Эта лампа - для гостей. Встретив Крота, убавьте, пожалуйста, свет. Пощадите слепого!\"
Крота поблизости не было. Поэтому Никита включил фонарик поярче и осмотрелся. Нора напоминала тоннель метро. Но только, конечно, без рельсов. И, конечно же, без поездов.
Повесил мальчик-с-пальчик лампу на шею, и двинулся по норе. Потолок, стены и пол её украшали затейливые рисунки из вмурованных в землю корней трав, кустов и деревьев. Совсем уж тоненькие корешки паутинными крУЖевами свисали со сводов, цеплялись за ноги. Порой тоннель натыкался на толстое корневище какой-нибудь яблони или сливы, и огибал его. И тогда корень выдавался из стены, как часть причудливой колонны.
Кое-где от главного тоннеля вверх или в стороны уходили вспомогательные норки-тоннели. Никита понял, что наверх прорыты запасные выходы. А боковые коридорчики ведут к кладовым, спальным и гостиным помещениям.
И тут вдруг, за поворотом, за мрачным корневищем-колонной, в мерцающем свете лампы Никита разглядел что-то серебристое и шевелящееся.
-Это ты, Крот? - спросил мальчик-с-пальчик, собираясь по инструкции притушить немного фонарь.
Ему никто не ответил, Никита прибавил шаг и нагнал... уползающий хвост. Кончик его был тонкий, но дальше, утолщаясь, он заполнял собой почти половину норы.
-Эй, отзовись! - крикнул Никита владельцу хвоста. - Ты, случайно, не Крот? - И он подёргал скользкий, холодный, шевелящийся кончик.
-Сейчас, как укуш-ш-шу! Как УЖ-ж-жалю! - загудело и зашипело далеко впереди. - НеУЖ-ж-жто не видно, что я - УЖ-ж-ж!
-А где Крот? - спросил Никита. - Я пришёлк нему в гости!
-Я тож-ж-же приш-ш-шёл к нему в гос-с-сти, - прошипел УЖ. - И как только увиж-ж-жу его, так сразУ Ж-ж-же и проглочу! И будУ Ж-ж-жить в его норе!
-Ну УЖ нет, УЖ! - возмутился Никита. - Вот УЖ этому, УЖ, не бывать! Вот УЖ так, УЖ, в гости не ходят!
И он наступил ногой на вертящийся змеиный хвостик.
-Ох, укуш-ш-шу! - зашипел УЖ. - Ох, УЖ-ж-жалю!
Но Никита крепко прижал серебристый кончик к земле. И УЖ как УЖ ни старался, УЖ как ни изворачивался, УЖ как ни шипел и ни злился, вырвать хвост так и не сумел.
-С-с-сдаюс-с-сь! - взмолился УЖ. - Обещаюс-с-с не есть Крота. Не сУЖ-ж-ждено, видно, не сУЖ-ж-ждено!
-Вот это другое дело, - смилостивился Никита, отпуская змея. - Ладно, УЖ, УЖ. Ползи УЖ, УЖ, к выходу.
И УЖ медленно потащился по тоннелю. А Никита пошёл за ним следом, иногда наступая на змеиный хвост, и поторапливая:
-Давай, УЖ, УЖ, побыстрее! Уползай УЖ, УЖ восвояси, в свою лУЖу!
Но вдруг он увидел, как хвост потянулся наверх, в сУЖение запасного выхода. А УЖиное шипение послышалось... сзади! Никита оглянулся и обнарУЖил... УЖасную УЖиную голову!
\"Как же так? - удивился Никита. - УЖе и спереди УЖ, УЖе и сзади УЖ!\"
И он, спасаясь от заднего, УЖасного УЖа, крепко ухватился за исчезающий хвост переднего. Держась за хвост, Никита выехал в сад, потом протащился волоком по траве, и снова вполз - но УЖе через другой запасной выход - в главный тоннель.
Проделав этот путь, Никита понял, что УЖ придумал преУЖаснейшую хитрость: коварный змей изогнулся кольцом через два запасных выхода, тоннель и поверхность сада, чтобы сзади неожиданно напасть на Никиту. Но злой УЖ просчитался - он совсем чуть-чуть не доставал до мУЖественного мальчика-с-пальчика. И ему оставалось только скалить за его спиной хищную пасть и шипеть:
-Ох, УЖ-ж-жалю! Ох, укуш-ш-шу!
ГрУЖёный вцепившимся в его хвост Никитой, змей несколько раз прокрутился по кольцу - тоннель, запасной выход, сад, вход, снова тоннель. Так вертится рассерженный пёс, пытаясь выкусить из своего хвоста надоевшую блоху. В конце концов, у змея закрУЖилась голова, и он остановился. УЖиная морда торчала в саду из одной норы, а хвост с Никитой - из другой.
-Как настроение, УЖ? Что-то ты перестал шипеть и жУЖжать? - спросил Никита, прУЖинисто прогуливаясь по траве с УЖиным хвостом, как с рУЖьём в руках наперевес. - НеУЖто УЖе не хочешь есть Крота?
-УЖ-ж-ж как-нибудь обойдусь. Не сУЖ-ж-ждено, видно, не сУЖ-ж-ждено! Голова УЖ-ж-жасно, крУЖ-ж-жится, - пожаловался змей.
-Смотри, УЖ! Будет ещй хУЖе! - пригрозил Никита. - Правда, если ты сумеешь сослУЖить мне добрую слУЖбу, и пообещаешь УЖиваться с соседями по-хорошему, я могу тебе и удрУЖить. УЖ так и быть! Могу отпустить твой хвост. Мне он не нУЖен!
-Клянус-с-сь! Всеми знакомыми УЖ-ж-жами и жУЖ-ж-желицами! Крот может ж-ж-жить не тУЖ-ж-жить! И он сам и все его будущие детки! И даже его будущая сУЖ-ж-женая! Которая выйдет за него замУЖ-ж-ж! - взмолился УЖ.
Никита отпустил серебристый хвост. И УЖ, со злобными УЖимками, рыдая и причитая от досады и головокрУЖения, потащился восвояси, погрУЖаться в свою лесную лУЖу.
Но Никита всё-таки не поверил коварному УЖу. Он ещё раз заглянул к Кроту в гости, попил с ним чаю, и предупредил об опасности. И Крот, на всякий случай, завалил все входы и выходы из норы земляными холмиками. И отворял их, разрывая горки похожими на лопатку лапками, только для добрых гостей. Таких, например, как Никита, когда тот снова превращался в мальчика-с-пальчика.
Юрий Буковский | |
Сказка № 4361 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
| |
Сказка № 4360 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Если б не вздорный Светкин характер, может, хозяйка еще и подождала бы, хотя чего уж тут ждать – три месяца не платили за квартиру. Рудник, где работали отцы обеих девчонок, закрыли за нерентабельностью и родители денег давно не присылали. Несколько раз с оказией отправляли продукты, но существовать приходилось в основном на стипендию, а на нее не зажируешь. Даже домой на каникулы нынче ехать было не на что. И все-таки, если бы не Светка, хозяйка бы, наверное, разжалобилась и они, по крайней мере, не оказались бы на улице в самый канун Нового года. Наташка всегда побаивалась Светки и немного завидовала ей. Та со школьной скамьи была взбалмошной и дерзкой, открытой и деловой, своего добивалась чаще нахрапом, а чуть что – могла вспылить и наговорить столько, что мало не покажется. Вот и в этот раз пока Наташка оправдывалась и извинялась, Светка, оскорбившись пренебрежительным тоном хозяйки, припомнила той и обшарпанный потолок, и трещину на раковине в кухне, и неисправный холодильник. Предложение сесть на пороге в любимом ширпотребовском платье и, как мастер Тыква, караулить свою гнилую халупу, предварительно подавившись буржуйскими накоплениями, стало для хозяйки последней каплей и через полчаса, потраченные на лихорадочные сборы, девчонки с пятью чемоданами стояли на автобусной остановке и решали как и, самое главное, где жить дальше. Выруливать из ситуации решила, как всегда, Светка, тем более, что она чувствовала все же за собой какую-никакую вину. Вломившись в переполненную маршрутку с последними двадцатью рублями в кармане, она рванула на другой конец города к своему бывшему парню, с которым поссорилась еще в начале семестра опять же из-за своего длинного языка. Наташке она клятвенно пообещала минут через двадцать приехать на такси, велела караулить чемоданы, ждать и надеяться, что не перевелись еще на земле добрые и отзывчивые люди, роли которых на данный момент предстояло сыграть бывшему Светкиному парню и его родителям.
Сначала Наташка ходила и приплясывала вокруг чемоданов, то и дело поглядывая на дорогу, где, как ей казалось, вот-вот должна была появиться в спасительной машине Светка, но та как в воду канула. Потом, в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых, она всматривалась в лица прохожих, только знакомых у нее в городе было мало, а попросить о помощи кого-то из этих торопливых чужих людей она не решалась. Всем им точно было не до нее, ведь до Нового года оставалось всего ничего. Да и о чем она могла их попросить? Забрать ее к себе вместе с чемоданами? Позвонить? Но она даже не помнила номер Светкиного сотового, а ее собственный давно разрядился.
Часа через два Наташка не то, что замерзла, а попросту начала коченеть. Ноги уже ничего не чувствовали и силы для ходьбы вокруг чемоданов иссякли окончательно. Бросить их было нельзя хотя бы потому, что в них лежала куча библиотечных книг, сдвинуть с места в одиночку – невозможно, идти – некуда, Светка все не ехала, солнце давно зашло. Наташка села на чемодан и приготовилась умирать. Умирать, тем более в Новогоднюю ночь, совершенно не хотелось. Ей стало ужасно себя жалко и она, наконец, разревелась в коленки.
– Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, красная?
Наташка подняла совершенно безумные заплаканные глаза. Перед нею, склонившись, стоял высокий незнакомый человек в костюме Деда Мороза. Красная бархатная шуба в бисерных узорах, что называется, с иголочки, обшитая по краям не ватой, а белым мехом, огромные валенки, седая длинная борода, здорово смахивавшая на натуральную, – всё честь по чести, настоящий Дед Мороз.
– Вы от Светы? – Прошептала Наташка, старательно отметая мысль о злодеях-богатеях, похищающих с улиц бедных девушек для жестоких развлечений и людоедства.
– Нет, я не от Светы. Я сам по себе. Света не приедет, она помирилась со своим молодым человеком и сейчас вся семья празднует их помолвку.
– Откуда Вы это знаете?!
Человек усмехнулся в усы и взялся за чемоданы. За его спиной стоял небольшой серенький фургончик, с грубо намалеванными по бокам снежинками и зайцами.
– Я все про всех знаю. Мне положено. Дед Мороз все-таки. Вставай, садись в кабину. Замерзнешь тут. Поторапливайся давай, у нас еще дел полно и все срочные.
Наташка встала и пошла, скорее, за чемоданами, к которым чувствовала себя как бы привязанной, Дед Мороз этот самый уж слишком споро их в фургончик загрузил и ничего не оставалось, как садиться с ним в машину, ведь неровен час уедет вместе с чемоданами неведомо куда, что тогда Светке и библиотекарше говорить?
В освещенной кабине стало видно, что человек в костюме Деда Мороза совсем не молод, лицо у него было доброе, серьезное, все в морщинах, только глаза зеленые, юные, и Наташка немного успокоилась. Старик достал откуда-то из-под ног видавший виды китайский термос, большую зеленую чашку, налил горячего чая и протянул ей.
– На-ка вот, пей, не бойся. С сахаром и лимоном. Только тебе сейчас чего-то покрепче надо. Погоди, сейчас коньяку плесну маленько. Ты пей, согревайся. У нас еще полчаса в запасе есть.
Наташка пила чай меленькими глоточками и приходила в себя.
– Тут дело вот какое. Я бы тебя, конечно, мог и к Светке увезти, только это далеко, а я, понимаешь, на работе. Самая работа у меня сегодня. Да и не до тебя им сейчас. А мне позарез помощница нужна. Снегурочка у меня заболела, мороженого переела и простудилась. Согласишься Снегурочкой поработать? А утром я тебя пристрою куда-нибудь.
Наташка беспомощно пожала плечами и, давясь, чаем, замотала головой. Она всегда смущалась в присутствии публики и даже на праздниках в детском саду не могла толком рассказать ни одного положенного стихотворения.
– Да не переживай ты! – Дед Мороз засмеялся. – Всё получится! Там и не требуется ничего особенного. Тут у меня костюм есть. Сейчас переоденешься и поедем.
Костюм оказался удивительно хорош и сидел на Наташке, как будто по ней шили. Шапочка из голубой норки и ярко-голубая бархатная шубка с такой же оторочкой, сплошь расшитая маками и колокольчиками из стразов и шелка. Даже сапоги точь-в-точь подошли, белые, меховые на шпильках, тоже в стразах и такие теплые, что Наташкины ноги, наконец, окончательно согрелись. Мороз удовлетворенно осмотрел ее, и они поехали.
Это была самая счастливая и сумасшедшая ночь в Наташкиной жизни. Перед ней открывались любые двери, дети бежали ей навстречу и держали за руки. Гостеприимные хозяева старались получше угостить, а красивые молодые люди – поцеловать в щечку. И тут и там звучали тосты, поднимались бокалы с шампанским, а после снова мчались мимо заснеженные фонари, окна, освещенные изнутри гирляндами и свечами, мерцающие рекламные огни, снова мелькали перед ней новые лица, восторженные и счастливые – детские, женские, мужские. От выпитого шампанского кружилась голова, Наташкина обычная стеснительность чудесным образом улетучилась, неожиданно для себя она вспомнила все новогодние песенки и стишки, которые когда-либо слышала, и лихо отплясывала в кругу восхищенных зрителей, пела и декламировала, нисколько не смущаясь незнакомых людей. А Дед Мороз – о, это был самый настоящий Дед Мороз! – он сыпал прибаутками и хохотал, запрокинув голову, подбрасывая на руках ребятишек, в одном доме он бренчал на гитаре, в другом – играл на пианино, в третьем – гудел на губной гармошке, и повсюду – повсюду! – он дарил подарки. Словно фокусник, он извлекал из огромного серебристого мешка разряженных в пух и прах говорящих кукол, клетки с поющими канарейками, аквариумы с сонными черепахами и хомячками, деревянных лошадок и плюшевых мишек, машинки и даже игрушечную железную дорогу, чудесные толстые книжки с картинками, каждая из которых наверняка стоила полкоролевства. Да что там! Он раздавал телевизоры и выигрышные билеты, горшки с цветущими розами и цикламенами, лекарства, которые обязательно должны были вылечить самых тяжелых больных, счастливые платья, в которых всегда должно было везти, кошельки, в которых не должны были переводиться деньги, а в одном доме из мешка выпрыгнула большая грязная лохматая дворняга, которая, оказывается, потерялась полгода назад. И всё семейство с дикими воплями бросилось ее обнимать!
И где бы они ни были, мчались ли в машине, поднимались ли по бесконечным лестницам, плясали ль среди ребятни, Наташка чувствовала рядом руку Деда Мороза, чувствовала его поддержку, надежность и доброту. Никогда в жизни у нее не было такого. Даже когда она маленькая гуляла с отцом в парке, она всегда боялась, что сделает что-то не то и отец рассердится или ему не понравятся кто-то из людей вокруг, и его настроение испортится. Но Дед! Это было что-то! Он просто не мог рассердиться и чего-то не понять. Ему даже не надо было ничего говорить – ни о тревогах, ни о том, как она, Наташка, была ему благодарна. Она просто чувствовала, что он – знает.
Перед рассветом их машина остановилась у небольшого трехэтажного дома сталинской постройки. Дед Мороз перенес Наташкины чемоданы на площадку второго этажа в третьем подъезде и сказал ей: «Звони!» Она автоматически нажала на кнопку звонка, ведь за эту ночь она делала это десятки раз, и обернулась. Рядом никого не было. И на ней, на Наташке, не было уже голубой бархатной шубки, а была ее потертая искусственная дубленка. Не успела она разочароваться и расстроиться, как дверь открылась и на пороге появилась маленькая седенькая старушка с высокой прической. Она сказала: «Ой! Снегурочка! Ну, заходи, заходи! Давай чемоданчик-то! Комната для тебя уже готова!»
Они занесли Наташкины чемоданы в скромную, но очень уютную и чистую комнатку, цена за житье в которой оказалась смехотворно маленькой. Потом они знакомились и пили чай с творожным печеньем. Старушку звали Татьяна Семеновна, она была одинокой учительницей на пенсии и давно мечтала поселить у себя какую-нибудь милую девочку-студентку. Когда Наташкины глаза сами собой стали закрываться, Татьяна Семеновна отправила ее спать.
Часов в шесть в дверь позвонили, и Наташка пошла открывать. На пороге стоял симпатичный молодой человек с букетом роз и большим подарочным пакетом. Наташка предложила ему войти.
– Я – Сергей! – Представился он и как-то очень знакомо улыбнулся. – Я учился у Татьяны Семеновны. А Вы, наверное, Наташа? Меня просили Вам кое-что передать.
Он протянул ей небольшой конверт. В конверте лежала серебряная брошка в виде снежинки и записка. «Внучка моя Снегурочка! Ты самая замечательная помощница, какую я только мог пожелать! За труды вот и тебе мой подарок – брошка эта непростая, а волшебная. Когда тебе встретится человек, с которым тебе захотелось бы провести рядом всю жизнь, приколи ее на платье. Вас минуют все печали и разлуки, а ваша любовь – никогда не потускнеет. Твой Дед Мороз»
В большой комнате Татьяна Семеновна накрывала на стол. Розы уже стояли в голубой фарфоровой вазе, а Сергей выкладывал подарки – шампанское, торт «Полет», апельсины, яблоки и какие-то лекарства, которые привез из заграницы. Они снова все вместе отмечали наступление Нового года, пили шампанское и ели торт. Сергей пригласил Наташку в кино на вечерний сеанс, она пристально посмотрела ему в глаза и согласилась. Глаза у него были зеленые. Собираясь в кино, она приколола на платье серебряную снежинку.
В. Измайлова | |
|
