Сказка № 1856 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
 На могучей раскидистой иве высиживала своих птенцоз птица Текэй. И на ту пору заявилась в эти места рыжая лиса. Подошла к иве, подняла морду вверх и сказала:
- Птица Текэй, снесшая четыре яйца, если ты не хочешь, чтобы я измяла зубами твою сугробистую зимой поляну, не изгрызла твою тучную летом долину, не свалила твою старую раскидистую иву, спусти мне одно яйцо.
Птице Текэй, снесшей четыре яйца, жалко было расставаться со своим сокровищем, да что делать. Поплакала-поплакала она и спустила яйцо. Лиса его тут же съела - только скорлупа у нее в зубах хрустнула - и ушла.
Прошел день. А на другой опять является та же лиса и опять говорит:
- Если ты не хочешь, чтобы я измяла зубами твою сугробистую зимой поляну, не изгрызла твою тучную лётом долину, не свалила твою старую раскидистую иву и не съела твои три яйца, спусти мне одно яйцо.
Еще пуще заплакала птица Текзй, снесшая четыре яйца, а только как ослушаешься лису: что, если она и в самом деле приведет свою угрозу в исполнение?! Спустила она еще одно яйцо. Лиса его съела и ушла.
На следующий день опять лиса появилась под развесистой ивой, опять угрозами выманила у птицы Текэй яйцо и съела его.
Осталась птица Текэй с одним-единственным яйцом, сидит в своем гнезде плачет-рыдает. Бежал мимо старый бурундук, остановился, спросил:
- Птица Текэй, почему плачешь-рыдаешь?
- Приходила лиса и грозилась измять зубами мою сугробистую поляну, изгрызть мою тучную долину и свалить мою старую иву, если я не отдам ей яиц, на которых сижу. Так она съела трех моих будущих птенчиков, остался теперь у меня только один.
- Дура ты дура!- обругал птицу Текэй старый бурундук.- Как могла ты поверить, что лиса изгрызет столько земли и свалит эту могучую иву?! Как ты могла отдать на съедение плутовке и обманщице своих птенцов?! Если еще раз придет лиса и начнет грозить, скажи ей: «Если сможешь изгрызть мою тучную долину - грызи; если сможешь измять зубами мою сугробистую поляну - мни на здоровье; если у тебя хватит силенки свалить мою старую раскидистую иву - попробуй свали».
Бурундук убежал дальше. А на следующий день под иву опять пришла лиса. Пришла за последним яичком, из которого уже вылупился птенец.
Птица Текэй, снесшая четыре яйца, сказала лисе:
- Если сможешь - свали мою старую раскидистую иву, изомни зубами мою сугробистую поляну, изгрызи мою тучную долину, если достанешь - съешь моего птенца.
Лиса визжит от досады и бессилия, роет лапами землю, грызет зубами старую иву. Но что она могла сделать поляне?! Что она могла сделать могучей иве?! Разве что передние зубы о ее свилеватый ствол обломала, и с тех пор передние зубы у нее так и остались щербатыми.
- Ну, птица Текэй, снесшая четыре яйца, не иначе кто-то тебя научил,- говорит лиса.- Не иначе старик бурундук тебя надоумил. Что ж, за это он поплатится.
С тем лиса и убежала. Приходит она к старому бурундуку и говорит:
- Давай, старик, покачаемся в железной колыбели.
- Что ж, давай покачаемся,- соглашается бурундук.
Подходят они к колыбели.
- Дедушка, я первой лягу, а ты покачай, - говорит лиса.
- Ложись,- отвечает бурундук. Лиса легла, немного покачалась.
- Хватит, дедушка. Теперь ты ложись, я тебя покачаю.
Старик бурундук лег в колыбель. И как только он лег, лиса прикрутила его к железной колыбели железной проволокой.
- А ну-ка теперь, добрый молодец, попробуй встать... Это тебе наказание за совет птице Текэй, за то, что мне из-за тебя не удалось съесть последнего ее птенца.
Сказала так лисица и ушла своей дорогой.
Чувствует старик бурундук - смертный час его приходит, не может он сам себя освободить, не может выбраться из железной колыбели. И когда он уже совсем было отчаялся, прилетела птица Текэй вместе со своим птенцом.
- Вот, за то, что дал тебе добрый совет, лиса прикрутила меня и ушла. Я спас твоего последнего птенца - попробуй и ты меня спасти.
Птица Текэй своим клювом раскрутила проволоку и освободила старика бурундука. Так за добро она тоже отплатила добром.
А старый бурундук затаил обиду на лису и всё ждал случая отомстить хитрой мошеннице.
Как-то он прослышал, что будет у лис большое собрание. Старик пошел на это собрание, набив полную пазуху мелкой древесной гнилью, собранной со всего леса. Придя на собрание, старый бурундук выступил на нем, а потом, словно бы в шутку, пустился в пляс. Когда он подпрыгивал, у него из пазухи облаком вылетала древесная пыль, и это всех смешило. А бурундук плясать-то плясал, но и зорко поглядывал на смеющихся лис. И увидел, как одна лиса прикрывает лапой рот со щербатыми передними зубами. Тогда старик схватил ее за загривок и на глазах у всех начал охаживать кочергой. Бил, бил, чуть до смерти не забил.
Лиса вырвалась и убежала. Но пока бурундук бил ее закопченной кочергой, шерсть у нее потемнела и от этой лисы потом произошли лисы-сиводушки (красная лиса).
А в этом месте, где проволока впилась в спину старого бурундука, наросло новое мясо и покрылось шерстью другой масти. С тех пор бурундуки и стали полосатыми.
_________________
Текэй - название не какой-то конкретной птицы, а скорее - иносказание.
Текэй по-якутски - плутовство, обман, лесть. | |
Сказка № 1855 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
В старые времена жил-был одинокий бедняк. Единственным богатством его была старая юрта. А из хозяйственной утвари был у него жернов. Когда он ударял лопаткой по жернову, он получал из жернова разную вкусную пищу.
На расстоянии одной версты от него жил богатый старик. Этот старик очень завидовал его жернову. Однажды он послал своих детей к Онгёй Бётюку, поручив им передать, что даст половину своего богатства за жернов.
Дети пришли к Онгёй Бётюку. Онгёй Бётюк спросил их:
- Голубчики, по какой надобности вы пришли? Затем он ударил лопаткой по жернову и вынул из жернова сладости. Дети сказали:
- Живем мы хорошо. Наш отец поручил нам передать вот что: ты хороший приятель нашего отца с давних пор, поэтому ты должен исполнить его желание - отдать ему свой жернов, а он тебе за это отдаст половину своего богатства.
Онгёй Бётюк все это выслушал и сказал:
- Да вы идите сюда, поешьте.
Дети поели сладости. Тогда ответил Онгёй Бётюк:
- А своему отцу передайте: если бы я отдал ему жернов за половину его богатства, мне хватило бы этого богатства на один год. А мой жернов все время меня кормит. Так и скажите отцу.
Дети поели, выслушали его слова и ушли, а дома передали это отцу. Отец сказал:
- Он захотел похвастаться своим чудом. Но это чудо попало к нему случайно... Неужели он думает, что будет богаче от своего жернова, чем от моего добра? Ребята, идите обратно, скажите ему: если он хочет жить в мире со мной, пусть отдаст мне свой жернов. А если он не даст мне жернов, тогда свяжите его, а жернов положите на сани и привезите мне.
Выслушали это дети, запрягли лошадь и поехали. Они заговорили:
- Отец поручил сказать тебе: если хочешь сохранить с ним мир, отдай ему жернов и возьми половину его богатства.
Онгёй Бётюк ответил:
- Нет, сказал - не дам, значит, не дам. Если я возьму половину его богатства, мне хватит этого только на год. Пускай не обижается старик, но я не дам ему жернов.
Тогда дети набросились на Онгёй Бётюка и привязали его к столбу внутри юрты. Он кричал, но напрасно. Они положили жернов на сани и увезли. Они не задержались в пути и подъехали к своему дому.
Тем временем Онгёй Бётюк отдохнул, пришел в себя, напряг все мускулы и порвал веревку. Хотел выйти из юрты, но оказалось, что дверь юрты снаружи придавлена большим бревном. Тогда Онгёй Бётюк взял другое бревно, ударил им по двери и открыл вход. Он выбежал в открытую дверь и погнался за братьями. Пробежал через алас* (село, поселок), затем миновал лес, побежал мимо озера и очутился в новом аласе. За этим аласом он снова увидел озеро, нагнулся и стал пить - и так выпил всю воду, а на месте озера осталось только болото. Затем продолжил свой путь, надеясь догнать братьев. Пересек долину и побежал вдоль скалистой горы.
В это время он увидел медведя. Медведь зарычал и бросился на него. Но Онгёй Бётюк проглотил медведя. Затем продолжал путь. Увидев на вершине горы лисицу, он побежал за ней, догнал ее и также проглотил. Увидел - дерутся две собаки. Проглотил и собак.
После этого он приблизился к дому богача. Богач посмотрел на него исподлобья и сказал детям:
- Ребята, я же велел вам привязать его как следует. Если хотите остаться живыми, тогда сейчас же выведите его отсюда и бросьте на растерзание соба-кам.
Братья схватили и потащили Онгёй Бётюка и бросили его собакам. Как только собаки набросились на него, он выпустил изо рта живую лисицу, она пустилась бежать, а за ней - собаки, и все они скрылись в лесу. Онгёй Бётюк ворвался в дом и крикнул богачу:
- Отдавай сейчас же мой жернов! Богач рассердился на своих детей:
- Ах, черти, вы, оказывается, не бросили его собакам! Бросьте его бодливым быкам, чтобы они подняли его на рога.
Дети богача схватили Онгёй Бётюка и бросили его быкам. Но Онгёй Бётюк выпустил изо рта двух собак, и быки стали бодать этих собак. Онгёй Бётюк опять ворвался в дом и потребовал свой жернов.
Богач приказал своим детям бросить Онгёй Бётюка ретивым жеребцам, чтобы они его растоптали. Братья бросили его под ноги ретивым жеребцам. Но Онгёй Бётюк выпустил изо рта медведя, и медведь растерзал жеребцов. Онгёй Бётюк ворвался в дом богача.
- Ну и беда!- стонал богач.- Сейчас же схватите его, привяжите к столбу, а я буду бить его раскаленным шомполом!
Братья вывели и привязали его к столбу возле юрты. Но Онгёй Бётюк ногой выбил окно юрты и выпустил изо рта всю воду озера.
Старик богач оказался в воде по самую шею. Испугался богач и закричал:
- Черт, возьми свой жернов, только спаси меня, убери отсюда эту воду!
В юрте богача уже и огонь погас, все домашние предметы опрокинулись, все было залито водой, а сам он стоял по горло в воде и просил спасти его. Онгёй Бётюк напряг все свои мускулы и сам порвал веревку. Потом вобрал в себя воду, взял жернов и пошел домой.
Дошел до того места, где было озеро, выпустил воду, и там снова появилось озеро. Так он дошел и до своей юрты. Сделал в юрте новую дверь. Положил жернов на место.
Говорят, как прежде, так и сейчас Онгёй Бётюк живет и здравствует. | |
Сказка № 1854 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жили-были старик со старухой. Жили бедно, всё их богатство составлял один-единственный Пегий бык.
Был у стариков сын по имени От Сагынньах - Травяная Доха. Само имя за себя говорит: в богатой семье ребёнка так не назовут, там дети носят шубу из меха, а не из травы.
Мальчик не успел достигнуть совершеннолетия, как старые родители его умерли. Явился сосед Харах Хаан и вместе с Пегим быком забрал оставшегося сиротой От Сагынньаха к себе.
Едва успел От Сагынньах переступить порог чужого дома, как его хозяин сказал:
- Уж не собираешься ли ты, парень, сидеть сложа руки? Иди и напои быка, да как следует. Завтра мы его зарежем.
От Сагынньаху жалко стало своего Пегого быка, да ведь не будешь спорить. Теперь он уже не то что над быком - сам над собой и то не хозяин.
Понурившись повёл От Сагынньах Пегого на водопой. Подвёл к озеру, а бык ему и говорит:
- Забирайся-ка, парень, на мою спину, немного погуляем с тобой на прощанье.
Непростым делом было взобраться на могучего быка, всё же он сумел усесться верхом на его спину.
Пегий широким шагом пошёл вперёд, и вскоре они очутились около прошлогоднего стога сена. Бык принялся есть сено, а парень, зарывшись в него, уснул.
Когда От Сагынньах наутро проснулся, то, к немалому своему удивлению, увидел перед собой богатую еду. На сене лежали и хлеб, и мясо, и всякая другая снедь. Парень начал завтракать, а бык, как ни в чём не бывало, продолжал жевать своё сено.
Такое же обильное угощение появлялось перед От Сагынньахом и на обед и на ужин.
Так они с Пегим прожили у стога целый месяц.
- А теперь будем прощаться, парень, - сказал бык От Сагынньаху. - Нынче вечером нас разыщут и меня заколют. Я бы хотел, чтобы ты жил хорошо, да ведь всяко может случиться. И если для тебя наступят чёрные дни, прочти то, что нацарапано на этой бересте.
Пегий бык дал парню кусок бересты, и тот положил его за пазуху.
А вскоре пришли работники Харах Хаана и увели их с собой.
Как только Пегий бык был приведён на двор Харах Хаана, его сразу же зарезали. Тушу разделали и, нарезав мясо большими кусками, сварили.
Вся семья уселась за стол. А От Сагынньаха пригласить забыли. Опечаленный, он сидел в уголке, у печки, и чуть не плакал. Что не посадили за стол - это он бы ещё стерпел. А вот своего Пегого он больше уже никогда не увидит.
Семья Харах Хаана легла спать. А парень как сидел у печки, так и остался. Никому до него не было дела.
«Постой, а что за письмо дал мне мой бык?» - вспомнил о куске бересты От Сагынньах и достал его из-за пазухи. Прочитав написанное на бересте, он долго-долго сидел молча, сидел словно бы разом ослепший и оглохший. Потом взглянул на кровать Харах Хаана и тихонько проговорил:
- Старик Харах Хаан вместе со своей старухой к кровати крепко прилипаюшка!
- Парень, что за слова ты говоришь? - спросил проснувшийся Харах Хаан и хотел было повернуться, но не смог, потому что прилип к кровати вместе с постелью. - Что ты там, парень, делаешь?- продолжал допытываться Харах Хаан.
- Ничего не делаю! - ответил От Сагынньах. - Наверное, спросонок сболтнул что-нибудь.
А помолчав немного, опять тихонько проговорил:
- Дочь с зятем к своей кровати прилипаюшка! И молодая пара тоже крепко прилипла к кровати.
- Двое работников Харах Хаана крепко прилипаюшка!
Работники тоже прилипли к своим постелям. Пробуют пошевелиться, оторваться - ничего не получается.
- Что ты с нами натворил, парень? - Это уже не один Харах Хаан - все кричат. - Освободи нас сейчас же!
- Скажете тоже: натворил! - отвечал От Сагынньах. - Я сижу себе, даже с места не трогаюсь, не правда ли?
- Тогда вот что, парень, - сказал Харах Хаан. - Бери белобокого быка и поезжай к Кыкыллан-шаману. Пусть попробует покамланить, не иначе тут какое-то колдовство.
Парень поехал на быке к шаману. Тот встретил его приветливо:
- Слава богу, кому-то я понадобился! А то сидишь день-деньской без дела - и скучно и голодно.
Тронулись они в обратный путь. И уже с полдороги, наверное, проехали, как приспичило шаману по большой нужде сходить.
Отошёл он в сторонку, присел. А через какое-то время:
- Парень, а парень, нет ли щепочки под рукой?
- Щепки нет, - отвечает От Сагынньах. - Хочешь вон кэрэховую палку?
- Кэрэх - священное дерево, - не сразу согласился шаман. - А только, если ничего другого нет, давай.
Парень палку шаману дал, а сам тихонько так, про себя, говорит:
- Палка из дерева кэрэх к заду шамана крепко прилипаюшка!
- Парень, что ты там бормочешь? - насторожился шаман.
- Да просто так, сам с собой разговариваю,- отвечает От Сагынньах.
Шаман поднялся, старается отодрать палку, но она пристала к заду, как припаянная, и - никуда.
- Что ты наделал, парень? - кричит шаман. Что за чёртову палку мне дал?
- Палка из священного дерева, и чёрт тут ни при чём,- спокойно отвечает От Сагынньах.
- Что же мне теперь делать?
- Ты - шаман, тебе лучше знать. А вообще-то, говорят, если поцеловать в копчик белобокого быка, то отлипает.
- А какой масти твой бык?
- Как раз белобокий.
- Так давай тогда, веди его сюда.
От Сагынньах распряг быка, подтолкнул его задом к шаману. Тот нехотя ткнулся в бычий копчик.
- Э-э, так ничего не получится, крепко целуй! - прикрикнул парень на шамана и тихонько, уже про себя, добавил: - Губы шамана к бычьему копчику крепко прилипаюшка!
Губы шамана тут же и прилипли. Почуяв неладное, старый колдун заорал благим матом.
- Ты уж не камланить ли начал?- усмехнулся От Сагынньах. - Рановато. Нам надо ещё доехать.
Шаман продолжал орать. Ещё бы! Обидно. До сих пор он над людьми всякие чудеса проделывал, а тут с ним самим вроде бы подвластные ему духи злые шутки шутят.
- Ну так что, будем кричать или поедем дальше?- спросил От Сагынньах и начал запрягать быка.
Сам он сел на быка верхом, а шаман, перегнувшись через передок, полусидел-полулежал в дровнях. Кое-как доехали. От Сагынньах вошёл в дом.
- Ну как, парень, привёз? - спросил его Харах Хаан.
- То ли привёз, то ли привёл - не разбери-поймёшь,- ответил От Сагынньах.
- Веди скорей! Тут беда, а он стоит и язык, чешет.
- Привести-то непросто. С переднего конца - белобокий бык, с заднего - священная палка, а посредине шаман, и одно от другого не отделишь... Всё же попробую привести.
И вот парень с шумом-громом вводит в дом быка, бык тянет за собой шамана, а шаман волочит за собой палку из священного дерева кэрэх.
Измученный, готовый от позора провалиться сквозь землю, шаман сразу же признался:
- Помощи от меня не ждите. Видите, что со мной самим сделал зтот парень?
Ну уж, если шаман им ничем помочь не может, самим и подавно от беды не избавиться. И все стали просить От Сагынньаха, чтобы он освободил их.
В самом неудобном и постыдном положении был шаман, и он просил особенно настойчиво:
- Побаловался, мальчик, и хватит. Если сможешь сделать меня опять человеком и отлепишь от быка, я готов отдать тебе всё богатство.
- Что ж, поехали,- согласился От Сагынньах, а остальным сказал: - С вами мы потом поговорим, когда вернусь.
Привёз он шамана домой, тот отдал ему всё своё богатство.
- Губы шамана от бычьего копчика, а священная палка от шаманьего зада отлипаюшка!
Шаман остался дома, а От Сагынньах вернулся в семью Харах Хаана.
Какой тут шум-гам поднялся при его появлении! Все хором просили, чтобы он поскорее освободил их.
- Договоримся, мой дорогой сосед, так,- сказал От Сагынньах. - Ты мне отдашь половину своего богатства и в жёны свою любимую дочь. Тогда я вас всех освобожу.
- Э, дитя моё, как тут не отдашь - отдам. Лишь бы ты наконец вызволил нас.
- Харах Хаан со старухой и все остальные от кроватей отлипаюшка! - тихонько сказал От Сагынньах, и все отлипли.
Харах Хаан отдал От Сагынньаху половину богатства и младшую любимую дочь.
Вместе с богатством и молодой женой От Сагынньах вернулся в свой дом и зажил припеваючи. Живёт хорошо и по сей день, довольного и счастливого, его не далее, как вчера вечером, видели. | |
Сказка № 1853 | Дата: 01.01.1970, 05:33 |
|---|
Жила-была маленькая старушка Бяйбярикян. Всё её богатство состояло из пяти дойных коров, и соседи её так и звали: старушка Бяйбярикян с пятью коровами. Коровы поили её молоком, давали ей масло и сметану. Тем старушка и жила.
Однажды летним утром пошла старушка Бяйбярикян в поле проведать своих коров. На поле она увидала необыкновенную хвощ-травинку с пятью отростками. Старушка Бяйбярикян бережно, не сломав ни одного отростка, не повредив ни одного корешка, выкопала хвощинку, принесла в юрту и положила под одеяло на подушку.
Пришло время доить коров. Старушка Бяйбярикян вышла из юрты, взяла подойник. Но только первые струйки молока зазвенели о дно подойника - в юрте зазвенели колокольчики-бубенчики и раздался стук упавшего напёрстка. Разлив молоко, старушка поспешила в юрту. Прибежала, посмотрела - всё как было, всё на своём месте; на подушке хвощинка лежит трава-травою.
Опять вышла старушка Бяйбярикян к своим коровам, опять взялась за подойник. И опять, только ударились о дно подойника первые струйки молока - зазвенели колокольчики-бубенчики, а следом раздался звон упавшей иголки. Кинулась старушка в юрту, опрокинув второпях подойник, открыла дверь, видит - лежит хвощинка на подушке трава-травою. \"Что за диво? - думает старушка. - Раздаются какие-то звоны, словно бы лишь для того, чтобы я проливала молоко\".
В третий раз принялась старушка Бяйбярикян за доение. И снова зазвенели в юрте колокольчики-бубенчики, и раздался стук упавших ножниц. Опрокинув в спешке подойник, вбежала старушка в дом и видит - сидит на постели девушка невиданной красоты: на белом лице сияют драгоценными камнями глаза, а брови над ними - как два чёрных соболя.
Это хвощинка превратилась в такую девушку.
Обрадовалась Бяйбярикян, обнимает её, дочерью своей называет.
Стала девушка жить вместе с маленькой старушкой Бяйбярикян и её пятью коровами. Ухаживала за коровами, помогала по дому. Долго они так жили.
Однажды молодой охотник Харжит-Берген отправился на охоту в тайгу.
Увидел он серую белку, прицелился в неё, выстрелил - не попал. Вскочила белка на ёлку, с ёлки на берёзу перепрыгнула, с берёзы - на лиственницу: лес велик, всяких деревьев в нём много. Целый день, с раннего утра до заката солнца, гнался Харжит-Берген за белкой, но сколько ни стрелял - попасть не мог. Дивился и досадовал на себя молодой охотник. Выходит, зря ему такое имя дали. Берген - значит меткий, а какой же он меткий, если обыкновенную белку подстрелить не может!
Доскакала белка до юрты старушки Бяйбярикян с пятью коровами и уселась на растущую поблизости сосну.
Подбежал Харжит-Берген к сосне и - уже в который раз! - выстрелил. Нет, опять не попал. Прошла стрела мимо и упала в трубу юрты!
- Старуха, вынеси стрелу, отдай мне! - крикнул Харжит-Берген.
Никто ему стрелу не вынес, никто не ответил. Охотник крикнул ещё раз, и опять никто на его крик не отозвался.
Рассердился, разобиделся Харжит-Берген, аж покраснел от гнева, и сам вбежал в юрту.
Вбежал, увидел девушку и от её неописуемой красоты в обморок упал. А когда очнулся, ни слова не говоря, вихрем вылетел из юрты, сел на коня и поскакал домой.
- Мой отец, моя матушка! - ещё с порога возгласил он. - У маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами, оказывается, такая красивая, такая хорошая дочка. Возьмите эту девушку, дайте мне в жёны!
Отец Харжит-Бергена тут же послал гонцов на девяти конях за девушкой-красавицей.
Во весь опор помчались гонцы, летящих птиц догоняли и перегоняли. Прискакали к старушке Бяйбярикян с пятью коровами. Зашли в юрту, увидели девушку и тоже обмерли от её красоты. А когда очнулись, самый старший и рассудительный спросил у хозяйки:
- Старушка Бяйбярикян, отдай свою дочку молодому Харжит-Бергену в жёны!
- Почему бы не отдать, - ответила старушка.- Отдам!
Спросили у девушки, пойдёт ли она.
- Пойду, - сказала девушка.
- А какой калым будет? - спросила старушка Бяйбярикян.
- Какой потребуешь, такой и будет.
- Хорошо. Тогда наполните моё чистое поле всяким скотом. И как только это будет сделано, можете забирать девушку.
Живо пригнали на поле старушки Бяйбярикян столько коров и лошадей, что и самого поля не стало видно. После этого ловко и проворно одели и нарядили девушку. Привели чубарую лошадь, которая понимала человеческую речь, и зауздали её серебряной уздой, оседлали серебряным седлом, а к седлу серебряную плётку привесили.
Харжит-Берген взял невесту за руку, вывел из юрты, на чубарую лошадь посадил, домой повёз.
Едут они краем тайги. Видит Харжит-Берген - лисица бежит. Взыграло его охотничье сердце, говорит он невесте:
- Поскачу я в тайгу за лисицей. А ты поезжай пока одна. Вскоре дорога разделится на две: одна пойдёт на восток - там будет висеть соболья шкура, другая дорога идёт на запад - там увидишь шкуру медведя. На западную дорогу не сворачивай. Поезжай той, где повешена на дереве соболья шкура. Я тебя скоро догоню.
Сказал так и ускакал.
Отправилась девушка дальше одна. Едет, едет, доехала до развилки. Доехала и позабыла, что ей наказывал Харжит-Берген: повернула на ту дорогу, где висела медвежья шкура, и приехала к большой железной юрте.
Вышла из юрты дочь восьминогого абаасы1, в железные одежды одетая, с одной кручёной ногой, с одной-единственной кручёной рукой, с одним, на середине лба, мутным, холодно блестящим глазом, с длинным чёрным языком, спускающимся на грудь.
Схватила она девушку, стащила с лошади, сорвала кожу с её лица и напялила на своё лицо. Весь красивый убор сняла с неё - сама в него оделась. Сделав это, села дочь абаасы на чубарую лошадь и поехала на восток.
Харжит-Берген догнал её, когда она уже подъезжала к юрте его отца. Не догадался жених, что за невеста едет с ним рядом.
Много народу собралось встречать невесту. Девять молодцев стали с одной стороны коновязи, чтобы принять повод её лошади. Восемь девушек стали с другой стороны, чтобы привязать тот повод к коновязи. А вышло так, что невеста сама привязала свою лошадь к обломанному сучку ивы, за который старуха скотница привязывала пёстрого глупого бычка. Огорчило это встречающих юношей и девушек, хоть они и не подали вида. Да в конце концов и надо ли придавать большое значение тому, куда невеста привязала лошадь? Все ждали, что и как будет дальше. Девушки между собой говорили:
- Вот вымолвит невеста слово - красные бусинки посыплются на землю. Подбирать да нанизывать их будем.
Для этого они и нитки припасли.
Молодцы думали: \"Где будет ступать невеста - там, по её следу, соболи побегут. Стрелять их будем\".
Для этого и стрелы приготовили.
А невеста слово вымолвила - лягушки посыпались; невеста шагнула - облезлые горностаи побежали.
Тут уже и все встречающие опечалились, огорчились.
От коновязи до юрты настлали зелёной травы. Взяли невесту за руку, в юрту повели. Вошла она в юрту, разожгла, по обычаю, тремя верхушками молодых лиственниц огонь в очаге. После этого начался свадебный пир.
Пили, ели, веселились. Никто о подмене не догадался.
А старушка Бяйбярикян вскоре после свадьбы опять пошла как-то на поле своих коров проведать. Пришла, видит - на знакомом месте снова выросла хвощ-трава о пяти отростках, лучше прежней. Выкопала её старушка вместе с корнем, бережно в юрту принесла, завернула в одеяло, на подушку положила.
Пришло время доить коров. Взяла старушка подойник, вышла из юрты. Только зазвенел под молоком подойник - в юрте колокольчики-бубенчики зазвенели, ножницы со стуком на пол упали. Вбежала старушка в юрту - сидит на постели та же девушка-красавица, только ещё красивей прежней.
- Как ты пришла, как здесь очутилась, дочка? - спросила Бяйбярикян.
- Мама, - ответила девушка, - когда Харжит-Берген повёз меня отсюда и увидел на опушке леса лисицу, он сказал мне: \"Я поскачу в лес за лисицей, а ты поезжай по дороге, где повешена соболья шкура; на ту дорогу, где повешена медвежья шкура, не сворачивай\". Забыла я его наказ, поехала не в ту сторону и доехала до железной юрты. Из неё вышла дочь восьминогого абааса, стащила меня с лошади, содрала с моего лица кожу и накинула на своё лицо. Весь мой убор-наряд тоже с меня сорвала, сама в него нарядилась. Потом села верхом на мою лошадь и поехала, а тело моё бросила. Серые собаки схватили меня зубами, грызли и таскали моё тело и бросили в широком поле. Тут я и выросла снова хвощ-травою. Как мне теперь найти-увидеть Харжит-Бергена?
Старушка Бяйбярикян утешать девушку стала.
- Увидишь, встретишь,- сказала она.- А пока живи у меня любимой дочерью, как и раньше жила.
И стала девушка-хвощинка снова жить у маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами.
Чубарая лошадь, понимавшая человеческий язык, как только узнала, что её хозяйка ожила, сама обрела дар человеческой речи и пожаловалась отцу Харжит-Бергена.
- Слушай, что я тебе скажу, господин,- проговорила она. - Дочь восьминогого абаасы погубила мою хозяйку! Когда твой сын Харжит-Берген оставил девушку одну, доехала она до развилки, свернула на ту запретную дорогу, где висит медвежья шкура, и приехала к железной юрте. Из юрты выскочила дочь абаасы, содрала с её лица кожу и прикрыла своё лицо. Стащила весь праздничный убор-наряд и нарядилась в него сама. И живёт теперь дочь абаасы в твоей юрте, твоей невесткой стала. А моя хозяйка снова ожила, снова стала дочерью старушки Бяйбярикян. Возьмите её, приведите в юрту, отдайте сыну. А не то дочь абаасы очаг ваш разрушит, житья никому не даст, погубит вас всех!
Выслушал старик слова чубарой лошади, за голову схватился, стремглав в юрту вбежал.
Увидела его дочь абаасы, должно быть, догадалась, почернела вся.
- Сын,- спросил старик Харжит-Бергена,- откуда ты привёз свою жену?
- Я привёз дочь маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами! - ответил Харжит-Берген.
- Какой масти была лошадь, на которой ты её вез?
- Лошадь была чубарая, понимающая человечью речь.
- Так вот, чубарая лошадь сказала мне, что когда ты оставил девушку одну и она доехала до развилки, то свернула на ту дорогу, где висит медвежья шкура. Приехала она к железной юрте. Из юрты выскочила дочь восьминогого абаасы, с лошади её стащила, с лица кожу содрала и своё лицо прикрыла, в серебряный убор её нарядилась. Так, обманом, сюда и приехала. И недаром лошадь не к разукрашенной коновязи, а к старой корявой иве привязала... Ступай, сын, к старушке Бяйбярикян, упроси-умоли девушку вернуться к нам. Приведи её во что бы то ни стало! А дочь восьминогого абаасы, как велит чубарая лошадь, привяжи к хвосту дикого коня и выгони его в поле - пусть он размечет там её кости. А не то погубит она всех нас - и людей, и скотину!
Услыхал это Харжит-Берген - и устыдился, и разгневался. Схватил коварную дочь абаасы за ногу, выволок из-за занавески, привязал к хвосту дикого коня. Помчался конь в широкое поле, залягал её до смерти. Тело и кровь злодейки, говорят, превратились потом в червей и гадов, которые живут на земле и по сей день.
После этого поскакал Харжит-Берген к старушке Бяйбярикян с пятью коровами. Соскочил с коня, ещё не доехав до коновязи,- так торопился. Увидела его старушка Бяйбярикян, выбежала навстречу, обрадовалась, как потерявшемуся, который нашёлся, как умершему, который ожил. От коновязи до юрты постлала зелёной травы; на радостях лучшую свою корову заколола.
А девушка подошла к Харжит-Бергену, взглянула на него, заплакала.
- Зачем ты пришёл ко мне? Ты дал дочери абаасы пролить мою алую кровь, разорвать мою белую кожу, отдал меня на растерзание свирепым псам... После этого какую ты теперь жену ищешь здесь? Девушек больше, чем окуней, женщин больше, чем хариусов,- ищи жену среди них, а как я могу пойти за тебя?
- Не отдавал я тебя дочери восьминогого абаасы,- сказал Харжит-Берген,- не отдавал на растерзание свирепым псам! Ты же знаешь, погнался я за лисицей, а тебе дорогу указал. Но ведь я тебе не говорил: \"Ступай навстречу смерти!\"
Старушка Бяйбярикян, глядя на молодых, прослезилась от счастья, потом смахнула слезы с обоих глаз на обе стороны, между девушкой и Харжит-Бергеном села:
- Как вы, ожив после смерти, отыскавшись после потери, увидели друг друга и не радуетесь? Скажу вам: опять любите друг друга, живите в дружбе, И пусть никто из вас моих слов не ослушается!
Девушка тихо сказала:
- Хорошо, не ослушаюсь тебя. Всё старое забуду.
А Харжит-Берген вскочил, запрыгал от радости, заплясал, стал девушку обнимать-целовать. Начали они играть и никак не могли наиграться, стали разговаривать и никак не могли наговориться. А потом чубарую лошадь оседлали серебряным седлом, зауздали серебряной уздой, покрыли серебряной попоной, навесили серебряные переметные сумы, пристегнули у седла серебряную плётку. Девушку одели-нарядили, в путь-дорогу снарядили.
Долго ли, коротко ли молодые ехали, к юрте отца Харжит-Бергена приехали.
Все родные, все девять братьев Харжит-Бергена вышли встречать невесту.
От коновязи до юрты устлали дорогу зелёной травой.
\"Приедет невеста,- думали молодцы,- ступит на землю, и по её следам побегут соболи\".
Готовили они стрелы для этого, и так старательно работали, что с больших пальцев кожа сошла, а от долгого прицеливания глаза скосились на сторону.
Восемь девушек-сестёр нитки сучили так, что с ладоней кожа сошла. Ждали невесту, думали: \"Как явится на жениховом дворе да звонко заговорит - посыплются изо рта её дорогие красные бусинки\".
Приехал Харжит-Берген с невестой. Девушки приняли поводья их коней и привязали у коновязи. Приняли невесту на руки, спустили на землю. Заговорила невеста - словно колокольчики-бубенчики зазвенели, посыпались красные бусинки. Принялись девушки собирать их да на нитки нанизывать. Пошла невеста к юрте - соболи побежали по её следам. Стали молодцы стрелять в соболей.
Вошла невеста в дом, растопила очаг тремя верхушками молодых лиственниц - запылал ярко огонь и всё в юрте, как солнцем, осветил...
Начали играть свадьбу. Съехались-собрались на неё гости изо всех племён, изо всех улусов. Целую неделю ели, пили, веселились. Были тут певцы, были тут плясуны, были тут сказочники, борцы, бегуны и прыгуны.
Кончился пир. Разъехались гости.
А Харжит-Берген с женой-хвощинкой стали жить-поживать да добра наживать. Долго жили. Говорят, внуки их до нынешнего дня живут.
_________
1 Абааса - общее название сказочных злых существ у якутов. | |
|
